Первый поцелуй   ::   Юрьенен Сергей

---------------------------------------------

Сергей Юрьенен

Первый поцелуй



– Мы с тобой летели на воздушном шаре? – спрашивает один мальчик у другого.

– Летели.

– Мы с тобой упали с воздушного шара?

– Упали. Я в бочку с медом, а ты в бочку с говном!

Выступив на два голоса, близнецы умолкают немного смущенно.

– А дальше?

– Все…

Кто-то неуверенный:

– Потом они вроде друг друга стали облизывать…

– Смеяться можно? Оч-чень ослоумно. Нет, ребята: кончайте всякую херню рассказывать. Давайте про это.

Кто-то недоразвитый:

– Про что?

– Про что не говорят, чему не учат в школе.

Он прямо на глазах (точнее, на ушах ) выходит в главари. Как самый сильный и красивый. В автобусе он хвастал, что у него путевка на три смены, а дома нож «на кнопочке»: нажмешь, и лезвие само выскакивает. Батя из Италии привез. Наверно, «батя» этот на заводе еще больше шишка, чем у близнецов.

Он же подает пример, как реагировать, и после каждого очередного анекдота все за ним, кроме его соседа-толстяка, начинают подбрасываться на сетках или, ухватясь за перекладину над головой, раскачивают койки с тем самым гоготом, который называют первобытным: «Уа-га-га…». Выворачиваясь при этом наизнанку, почему взрослые говорят еще: утробный.

– Девушка, а у вас груди есть?

– Конечно, мальчик!

– А чего ж вы их не носите?

– Уа-га-га-га!

Сквозит из черного леса, куда выходит окно надо мной, лежащим под коротким байковым одеялом. Простыни сыроваты, я надел свою шерстяную безрукавку и кулаки держу подмышками. Локти от этого торчат так, что, поднимая руки, я вижу перед собой большое «М» – как на станциях метро в моем любимом Ленинграде, где говорят: приятель, имея в виду нечто среднее между другом и знакомым. В прошлом году всю смену ко мне клеился один из Берлина, которого родители не взяли в Ялту: хрупкий и бледный, как голубая сыроежка, но хотя бы он был чувствительный, и даже сверх, а тут… В качестве возможного приятеля я отбрасываю, слушая, одного рассказчика за другим. В то же время с нарастающим страхом жду своей очереди: во-первых, потому что сам про это анекдотов никаких не знаю, а во-вторых – неохота проявляться в первую же ночь. Я знаю: стоит мне заговорить, как окажусь я противопоставлен коллективу.

Притвориться, что ли, спящим?

Но сам же не выдерживаю. Отсмеявшись на Вовочку, который обрюхатил свою мамашу с помощью гвоздя, палата отвлекается и начинает спорить, как правильно писать гондон: через «а» или через «о»? «На заборе, – подаю я голос, – собираетесь писать?». Они умолкают. Слово ругательное, говорю я: «Если кто не знает». Хотя и происходит от нормального «кондом».

– Как-как?

Это, конечно, он – с большим пренебрежением. Чувствуя, как напряглась палата, повторяю во весь голос. Так, говорю я, говорили в старину. В старину никаких гондонов не было. Почему ты так считаешь? А не было резины. А их не из резины делали, а из кишок. Бараньих. Откуда ты знаешь? «Читал», – я говорю. Где – он не спрашивает, и правильно делает (поскольку в прихожей Крона, где книжные полки до потолка и лесенка складная, я, начиная со второго класса, узнал про человечество и не такие вещи: а все от обиды, что за взрослый стол не приглашали). «Что ли, как для домашней колбасы?». Он начинает верить – и палата следом. «Не знаю. Может быть. Дело не в этом»:

– Правильно говорить презерватив .

В аптеках, правда, прячут, но на проспекте Ленина своими глазами под витриной видел напечатанное бледно-розовым. Словарное слово! Проверял. Но здесь вызывает оно шок не меньше, чем сам предмет у взрослых.