Пятиречие   ::   Ларин Олег

А по этому поводу дадим себе разгон для веселия души. Ты как, не возражаешь?

Совсем разошелся мой старикан, только бороденка прыгает. Еще в курзеневском магазине, куда мы отправились поутру, он предлагал "дать разгон", но я его вовремя остановил. Егорычу только повод дай, обо всем позабудет: начнет наяривать из поговорки да в присказку и такие турусы на колесах разведет - хоть стой, хоть падай. Правда, в отличие от знакомых мне мужиков Четыркин никогда не впадает в отключку и несмотря на преклонные лета всегда сохраняет задумчивое достоинство и желание продолжить начатое дело. ("У-у-у, черт ненажорный! Все пьет, пьет и никак не упьется", - иной раз накричит на него жена, Павлина Степановна, или младшая дочка Клавка. На что наш герой выдаст им без промедления: "Я не от водки такой, я - от жизни, историцки говоря. Жизнь тоже крепкий напиток. Россия без водки - что водка без России!")

- Зря ты так, Игрич, - расстроился старик, не встретив взаимопонимания. Ну что мы будем болтаться взад-вперед? Где его искать-то, переход этот? Природа совсем с ума спятила. Вишь, какая вода бешеная! Засосет, понимашь, с ручками - и капец. Не то жалко, что потонем, а жалко, что водку разольем...

Все-таки я настоял на своем, и мы побрели вдоль берега, выбирая места посуше. Помнится, тут рядом был островок, на который я рассчитывал перебраться, но теперь он, как маленькая Атлантида, ушел на дно. Там же, на дне, покоились белые комочки лилий, похожих на храм Покрова на Нерли в миниатюре... По правде говоря, мы не столько шли, сколько продирались сквозь джунгли крапивы и жалкого рахитичного осинника. Борьба между нашими ногами и свирепыми злаками складывалась в пользу злаков и колючек. И ни малейшего намека на брод!

Впереди себя я услышал надрывные всхлипы мотора, отрывистые людские голоса, перебранку, переходящую в непрерывное басовое гудение, и рванул через кусты. Вот оно, наше спасение! "Ого-го-го!" - что есть мочи закричал я. Но моторные звуки вдруг исчезли и оборвались, словно их и не было. Только эхо вернулось ко мне, как прибой, и по-прежнему шумела "река", раскручивая тугие веретенца и сама с собой пускаясь наперегонки.

- Это, должно быть, леший с нами заигрывает, - услышал я за спиной голос старика.

- Какой, к черту, леший?! - До меня не сразу дошло, что он, оказывается, еще способен шутить.

- А старый... красноплеший, - продолжал балагурить Четыркин, продираясь сквозь дебри. - Ты его, жопчик, всуе-то не поминай. Не ровен час - заявится боровой черт... всяко бывало.

Чем глубже мы увязали в зарослях, тем шире становилось русло и больше пены - верный признак того, что вода еще будет прибывать. Видя такое дело, Егорыч демонстративно уселся на пенек и крикнул:

- Отдыхай, Игрич!.. Деревнюшка Заручей. А там дальше турбаза будет имени Ивана Сусанина.

Я огляделся по сторонам. Возможно, среди растительного беспорядка скрывались какие-то развалы жилых домов, остатки оград, фундаментов, но ни одна деталь не бросилась мне в глаза, ни одна примета не выдала, что здесь когда-то обживал землю крестьянин-лесовик. Время безжалостно вытравило его следы. А ведь люди поколениями копили тут детей, разбивали пашни и огороды, валили лес, протаптывали тропы. Но природа взяла обратно отвоеванную человеком площадь, похоронив под собой времена неизъяснимые, почти баснословные. И как бы в отместку за то, что он тут жил, оставила на месте построек неприглядные трущобы в виде бурьяна, крапивы и медово-пышного иван-чая. Будто забытое кладбище! И наверное, не каждый уроженец деревни догадался бы, посетив на склоне лет родные места, что эту брошенную полоску земли он исходил в детстве босыми ногами, бегал по ней в школу, на рыбалку, водил коней на водопой и по ней же ушел из отчего дома искать-мыкать свою судьбу...