План первого лица и второго   ::   Нарбикова Валерия

Они роются по разным справочникам и знают, сколько сперматозоидов, сколько яйцеклеток, что такое половой акт.

- И тебя это не удивляет?

- Меня удивляет, почему по реке плывет топор.

Повсюду были скрепки, они блестели и скрепляли все подряд. На стуле стоял мясной компот, на полу лежал медвежонок, она взяла его в постель и обнимала так сильно, что у него оторвалась лапка, и она вздрогнула от омерзения, и медвежонок упал и прилип к полу.

Она спросила, как его дразнили в детстве, он ответил: "Додо". Она спросила, знает ли он, что по-французски это обозначает бай-бай, он -ответил, что знает. Она спросила, нравится ли ему с ней бай-бай, он ответил, что нравится. Она спросила, можно ли и ей так называть его, он ответил, что можно. Она выглянула на балкон, а там шли: пеших 50 тысяч, да плясцов 100 человек, да коней простых 300, да обезьян за ними 100, да блядей 100, а все гаурыкы, что обозначает девушки.

I.

- Можно съесть макароны с сыром,- предложила Ирра, - так они невкусные, а сыром одним все равно не наешься.

- Ты так много говоришь, как будто у тебя есть сыр.

- Если бы он у меня был, я бы не задумываясь съела его вместе с макаронами, если бы они у меня тоже были.

- Уже можно одеваться.

- Но ты же меня не любишь, - сказала она.

- Не лежать же из-за этого все время в постели.

- Тогда, конечно, можно одеваться.

- Но ты же меня тоже не любишь, - сказал он.

- И куда же ты пойдешь одетый? - спросила Ирра.

- Пойду посмотреть, что вокруг растет.

- А мне что делать?

- Слушай, если ты не знаешь, что тебе делать, делай то же самое, что делаю я. Я одеваюсь - и ты одевайся. Я выхожу на улицу - и ты выходи. Я иду по своим делам - и ты иди по своим делам. Я сплю с другой женщиной - и ты спи с другим мужчиной, поняла?

- Я поняла. Тогда я тоже пойду и посмотрю, что вокруг растет.

Для этого необязательно было выходить на улицу, потому что все было видно из окна. До самого горизонта постройки располагались так, что не мешали друг другу, и можно было смотреть на каждую в отдельности. Неожиданно он сказал про солнце, и ей было приятно, что он его заметил, потому что она его заметила еще раньше. Трамваи шли друг за другом как исключения: сначала стеклянный, потом оловянный, потом деревянный; потом Додостоевский сказал:

- У меня сегодня много дел, кроме того - одна деловая встреча, ты можешь пойти со мной, но только ведь ты будешь там шутить.

- Я не буду, - сказала она.

- И пожалуйста, никаких "Додо".

- Что же мне тебя по имени-отчеству называть?

- Да, лучше по имени-отчеству.

- Тогда, может быть, ты меня тоже будешь называть по имени-отчеству?

Он посмотрел на нее издалека, она стояла в его тапочках, в его рубашке, в своих колготках, в его комнате. Видимо, сейчас он ей не нравился, и она хотела, чтобы он называл ее по имени-отчеству. Он подумал, что сейчас что-то должно случиться, но все равно назвал. Она спокойно пропустила это мимо ушей и спросила:

- Ты будешь есть картошку?

Он испугался этого вопроса.

- А ты? - спросил он.

- Я тебя первая спросила.

Тогда он понял, что все хорошо, и сказал, что будет. Картошка была, чай был, кофе (если с молоком, то было, если без молока, то был), но не было ни того, ни другого. Недолго говорили про картошку и про соль. "Соленая?" - "Нет, недосоленная". - "А мне кажется вполне соленая, но ты можешь посолить, дать тебе соль?" Очень быстро прошел день, и Додостоевский стал собираться. Она еле-еле ковырялась, и он насильно натянул на нее платье. Он совершенно правильно застегнул его, и она догадалась почему.

- Я знаю почему, я все знаю.

- Еще одна минута, и я уйду один.

Наконец, они вышли. Около светофора играла музыка, было очень много народу. Люди стояли все вместе большой толпой, и никто не приглашал друг друга танцевать. Машины разбрызгивали холодную грязь и уезжали.