Под солнцем ягуара   ::   Кальвино Итало

Хм, сразу и не поймешь, чем у нее пахнет кожа, мы здесь как селедки в бочке, сбились в кучу, все смешалось, но ее запах резко выделяется, у нее белая кожа, как пить дать — белая, потому что запах белый, в нем какая-то белизна есть, но, правда, с пятнышками, как у ягуара, кожа у нее, пожалуй, в таких малюсеньких, едва заметных веснушках, и вся в порах, как листья, как земля, и дышит, и вонь к ней не клеится, не доходит на сантиметр, или даже на миллиметр, обнюхиваю ее всю, всю-всю, а она спит, лица не видно, голову положила на руки, волосы у нее длинные, наверное, рыжие, рассыпались по спине, по плечам, ноги тоже длинные, и мягкие, свежие-свежие там, где чашечка, дышу теперь только этим запахом, она, наверное, почувствовала во сне, что ее обнюхивают со всех сторон, и, похоже, не возражает, даже наоборот, приподнимается на локтях, лицом все так же вниз, и я от подмышки перехожу к груди, потом к соску, потом, само собой, оказываюсь на ней верхом, потом само надавливается там, где и ей и мне будет приятно, вот так, в полусонном состоянии, оказывается, нетрудно устроиться удобно, и ей удобно, и мне удобно, и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, чтб нужно делать мне и как лучше лежать ей.

Холодно, поначалу мы холода не чувствовали, а теперь чувствуем, я вспоминаю, куда шел, и снова встаю на четвереньки, и ухожу от островка ее запаха, продолжаю перелезать через спящих, через чужую вонь, по дороге выуживаю из карманов монетки, по запаху нахожу печку и запускаю снова, чадит она дай Боже, а тепла кот наплакал, по запаху нахожу сортир, мочусь, дрожа всем телом, через матовое окошко вливается свет раннего утра, потом возвращаюсь в темноту, в спертость, надо бы найти ее, — что я знаю? — знаю, как она пахнет, как же искать в темноте, а, без разницы, темно или светло, все равно на глаз не скажешь, та или не та, ведь знаю один запах, ладно, придется нюхать всех подряд, тут меня посылают, там дают по морде, чертова халупа, сколько закоулков, и везде полно народу, похоже, я не там ищу, наверное, сбился с пути, хотя почему сбился, с самого начала не соображал, куда идти, эта не так пахнет, и эта, некоторые вполне сошли бы за нее, но запах не тот, Ховард проснулся, сразу за гитару, «дон’т тэл ми ай’м тру», похоже, я двинул по второму кругу, нет ее, куда подевалась, попробуй разбери, когда их столько, светло уже, а она как сквозь землю, от запаха ни следа, кручусь как заводной, а все без толку, «хэв мерси, хэв мерси ов ми», одна, другая, третья, не ее кожа, и эта — не ее, ничего похожего.

Для всякой женской кожи найдутся духи, которые лишь подчеркнут ее собственный аромат. Это та самая нота, что вбирает в себя и цвет кожи, и вкус, и запах, и даже бархатистость. Поэтому, переходя от одной женской кожи к другой, наслаждение можно продлевать практически до бесконечности. Как только хрустальные люстры какого-нибудь особняка в предместье Сент-Оноре высвечивали мое появление в праздничной зале, я окунался в мерцающее облако запахов, источаемых жемчужными декольте. Мягко стелилась болгарская роза, вверх тянулись острые языки камфоры, амбра удерживала их на тончайших шелках, и я склонялся над ручкой герцогини дю Гавр-Комартен и жадно вдыхал жасмин, парящий над ее дряблой кожей. Я предлагал руку графине Барбе-Рошешуар и пленялся сандаловыми испарениями, обволакивающими ее упругое, смуглое тело. Я помогал баронессе Мутон-Дюверне снять с алебастровых плеч накидку из выдры, и меня обдавало горячим дыханием фуксии. Ничего не стоило сосочкам моего языка подобрать знакомое женское лицо к духам, которые торжественно проносила в опаловых склянках перед моим носом мадам Одиль.