Постсоветский детектив   ::   Горланова Нина

Только они сошли у Яны, как проступили у одного сына (мать поддала ему за то, что застала курящим), после мы видели синяки и у другого сына, но уже не выясняли, откуда. То ли один брат другому посадил, то ли еще что... В общем, Ошевы расширились, а потом распались (их история похожа на историю России). Дети Ошевы резко изменились. Сплевывать начали, дабы убедить себя, что жизнь - это помойка. И снизу к нам стала ломиться музыка в стиле техно - наркотическая такая. Родители по очереди уходили из дому, а после взяли привычку исчезать на пару.

Один раз Яна прибежала к нам поздно вечером: дайте что-то от живота, от поноса, Эдику. Ну что дать - бесалол, конечно, на его вес нужно по одной таблетке или по полторы, бормотали мы.

- Вы что - не маленькому Эдику, а большому!

Так мы узнали, что в доме появился новый мужчина - какой-то Эдик. Вскоре мы его увидели: он курил на лестничной площадке, широко и криво распахивая рот между затяжками. Никита Ошев по сравнению с ним был принц Уэлльский да плюс Ален Делон.

Музыка техно между тем становилась все громче и молотила круглые сутки. Яна, говорили мы на следующее утро, скажи своим домашним, чтобы по вечерам убавляли звук. Ну, тут она нам показала, насколько она от нас социально дальше и выше:

- Да вы сами стучите на своей машинке, так что дом сотрясается! Надоели всем! Ясно? Нет?! Если хотите знать, то у меня дед-кузнец ведра с водой на мизинчиках носил, поняли?! Если я захочу, то вы!.. Узнаете, что я могу!..

И дети выглянули из-за спины Яны с таким счастливым видом, словно поняли: есть что-то незыблемое в этой жизни! Это мать с ее твердым характером! Гранит не плавится.

Все имущество, которое Ошевы накопили за эти годы, стало потихоньку шевелиться и определяться. Дача встала на сторону Яны, а машина увязалась за Никитой.

Как-то так получилось, что дня через три вода у нас перелилась через край раковины и просочилась к соседям. Честно, мы не хотели. То есть подсознательно, может, мы чего-то там затаили, психологические вирусы блуждали, может, по нашим нервам... В общем, пришел Никита и - как это бывает между соседями - замогильными интонациями стал звать:

- Ну, пойдемте, посмотрите, что вы у нас наделали!

Мы подумали: он наконец-то вернулся в семью! И техно не будет нас мучить ночами напролет! Взяв банку шпакрила в качестве трубки мира, мы зашли отдать ее как компенсацию и проверить, хватит ли ее одной, не нужно ли еще прикупить. Никита красил белой эмалью уже и без того белейшую стену кухни. Вытравливает феромоны от предыдущего самца, подумали мы. Как человек основательный, Никита вытравливал все враждебно мужские молекулы. Он выкрасил пол, сменил плитку на кухне, потом посадил еще один синяк Яне и внезапно снова пропал.

Один раз, подвыпивши, Яна рассуждала, сидя на скамейке у подъезда:

- В деревне у нас был гвоздь, вбитый криво, и все налетали на него. Мы воспринимали бабу Лизу как гвоздь, который всем мешает. И казалось, что стоит выдернуть этот гвоздь, и тогда будет хорошо всю оставшуюся жизнь. А потом оказалось: неплохой ведь это был гвоздь-то! Мы на него могли сбрасывать все раздражение... Не друг на друга кричать, а на бабу Лизу...

И Никиту мы встретили на рынке, он сказал: за грехи все, за грехи! "За грехи мои" - вот как он выразился! И после этого покаяния без раскаяния (и в церковь не сходили, и бабу Лизу обратно не взяли, конечно) у Ошевых случился какой-то всплеск попытки наладить все. Никита еще раз вернулся, Яна нашла новую работу. Людмила Болотничева, соседка из квартиры на той же площадке, сказала Яне:

- Жизнь-то налаживается у вас! Ты передок на ключ закрой, не бегай! Бабу Лизу навести.

- Ну, Болото, забулькало, - в ответ закричала Яна. - В шестьдесят-то лет все порядочные в инструктора метят. А у самой сыновья по лагерям раскиданы.