Правда жизни   ::   Джойс Грэм

Малышку передали в полдень, без всяких слов, даже не хмыкнули и вздохнуть не успели. Без вопросов, не называя имени. И без этого топтания на месте, как часовой. Передала девочку, и все. Но на этот раз женщина опаздывала.

Десять минут первого, а ее все нет. Кэсси переступает со своей ношей с ноги на ногу, пристально глядя в глаза каждой приближающейся женщине. Под прицелом ее взгляда они цепенеют, но ни одна не подходит забрать сверток с мальчиком. С ребенком, которого она даже не успела назвать. Не надо, Кэсси, не придумывай ему имени, от этого потом будет только тяжелее. Он стал бы тогда для тебя совсем настоящим. Как будто бы этот узел, гукающий, кричащий, рыгающий, полный бесконечной сочной свежести, не был уже вполне настоящим, как будто он не был ее частью, как будто ее плоть и кровь не были ее собственными, как будто она могла отдать его, не услышав, как рвется кожа, как трещат кости.

На этом месте по вечерам проститутки стоят, так сказала ей другая сестра, Юна, вскинув одну бровь. На ступеньках банка. Публичные женщины. Потаскухи. Дешевые духи и американские нейлоновые чулки. Почему бы и нет, когда можно хорошо заработать? Интересно, думает Кэсси, они прямо на этом месте стоят, где она сейчас? Душатся, метят территорию, как бродячие кошки.

Она поднимает взгляд. Обугленный шпиль собора Святого Михаила вонзается в голубые облака, и ее сердце подскакивает, она считает – раз. На втором шпиле – Святой Троицы – оно подскакивает снова, два. А за ее спиной – строИная башня Святого Иоанна, думает она, три. Город трех шпилей. Она снова считает: раз, два, три. Потому что на счет «три» надо бежать. И она чувствует, что готова.

Двенадцать минут первого. Кэсси начинает лихорадить – ведь может эта женщина не прийти. И тут в толпе она видит: статная дама, в темно-синем пальто и черном шарфе, идет прямиком к ней, лицо вытянутое, подбородок как камень из стены собора, губы поджаты, взгляд тревожный. В эту секунду – но только для Кэсси, которая видит то, что другим видеть не дано, – с каждого из трех городских шпилей слетает со свистом по золотому светоносному копью, и они пересекаются в огненной точке – в свертке у нее на руках. Нет, думает Кэсси, не бывать этому больше. И считает: раз, два, три, – и прыгает вместе с малышом сквозь треугольник света в синее пространство, а женщина в темно-синем пальто остается на ступеньках банка с протянутыми руками и раскрытым от ужаса ртом.

На Кэсси когда угодно может дурь найти, Кэсси с приветом, Кэсси – последняя девчонка на земле, которой можно доверить растить ребенка. На этом все сошлись. Но вот Кэсси возвращается в родной дом рядом с закрывшимся магазином швейных машинок, и все замолкают, увидев у нее в руках сверток с младенцем.

Они как раз все собрались, ее сестры. Чтобы поддержать друг друга. Так семья Вайнов поступает в тяжелые времена, в важных случаях. Они перегруппировываются, располагают фургоны кругом, окапываются. Все шесть ее сестер да мать, Марта, грузно сидящая в кресле у камина под громко тикающими стенными часами из красного дерева, дымящая трубкой. В готовой взорваться тишине Марта клацает желтыми зубами по черенку трубки. Полузакрытые глаза Марты первыми встречают взгляд Кэсси. И тут все разом начинают говорить.

– Обратно принесла, гляньте, – заявляет Аида, как будто точно сформулировать очевидное – как раз то, что нужно в эту минуту.

– Ох уж эта Кэсси! – говорит Олив.

Бити – у нее глаза влажные – спрашивает:

– Не пришла она, что ли?

– Только не рассказывай мне сказок, – вступает Ина.

– А что такое? – хочет знать Юна.

– Хорошенькое дельце, – говорит Эвелин.

А Кэсси вздыхает. Стоит и вздыхает, и от огня, пылающего в камине, ее щеки покрывает очаровательный румянец.