Пурпур и яд   ::   Немировский Александр

По нескольким, не стершимся до конца буквам он узнал свою «Стрелу». Какое это печальное зрелище — мертвая триера! Когда-то бывшая гордостью мореходов, предмет их радости и надежд, она предоставлена теперь дождям и ветру. Ее борт потрескался и почернел. Палуба осела. Вместо мачт и рей торчат обломки.

После мятежа синопейцев и исчезновения Ариарата Моаферн мог отправиться в Лаодикею или встретиться с царицей в Комане, на празднике Владычицы. Но он избрал Старую гавань, заповедное место их любви. С этой скалы он метал в воду черепки. Они то скрывались в пене волн, то выскакивали из них. «Раз! Два! Три! Четыре!»— считала Лаодика. Это была их игра! Если рикошетов выходило семь, Моаферн получал награду — поцелуй! Как они были молоды! И последняя их встреча тоже была здесь. Лаодика знала, что к полудню триеры поднимают якоря. Она не заботилась, что ее могут увидеть.

«Что с тобой, любимая?»— спросил Моаферн, протягивая к ней руки. «Мне снился дурной сон. Молния ударила в мое чрево». — «О! Это вещий сон! У тебя родится великий сын». — «Мне нужен только ты!»— сказала она, тяжело припав к плечу Моаферна.

Потом они шли рядом. Помнит ли она теперь эту тропинку к пустырю? Ветер играл лепестками вьюнка и листьями полыни. Запах полыни преследовал Моаферна все эти годы. Это был запах ее столы, ее губ, их короткой и горькой любви.

Лаодика вышла со стороны театра, откуда он ее не ждал. Лицо ее было сурово.

Они долго молчали, глядя друг другу в глаза. Казалось, они оба хотели возвратить прошлое или хотя бы отыскать его следы.

— Я верил, что ты придешь, — сказал Моаферн глухо. — Верил, хотя мне говорили, что это невозможно. Ты не вспомнила обо мне все эти годы плена. Твои стражи ловили меня по дорогам. Неужели приказ Рима сильнее пашей любви? И только судьба Митридата тебя еще может волновать!

— Что с ним? Он жив? Могу ли я верить?

— Только что из Пантикапея прибыл Диофант. Твой сын жив, но ему угрожали люди Ариарата.

— Я никогда не хотела его смерти! — заломив руки, молвила Лаодика. — Но этот ужасный человек имел надо мной власть. Он со мной не считался.

— А смерть Эвергета? — спросил Моаферн, глядя Лаодике в глаза.

— Эвергета убил Рим, — тихо сказала Лаодика. — Я этому не могла помешать. Маний Аквилий угрожал, что убьет тебя. Ты был в его власти. Он уверял, что Эвергет предал тебя, и показывал письма, написанные его рукой.

— И ты этому поверила? Царям приходится скрывать правду.

— Я не могла не поверить, потому что знала о его ненависти к тебе. Почему он послал в Пергам тебя? Разве у него не было других военачальников? И письма были написаны его рукой. Так я попала в капкан. После того как пролилась кровь Эвергета, оказалось, что жертва напрасна. Маний Аквилий обманул меня. И тогда пришел Ариарат. Это была пытка. Ведь он узнал, что Митридат твой сын…

Моаферн пошатнулся. Ужас исказил его лицо.

— Мой сын! Но почему я не знал об этом все эти годы?!

— Ты для него не сделал бы больше. А он об этом не должен был знать.



ПЛАМЯ И ТЕНИ



Весть о возвращении Митридата опередила это событие ровно на столько времени, сколько понадобилось, чтобы разжечь костер на вершине Париадра. Его пламя увидели люди Диофанта в Амисе и тотчас же зажгли свои костры на холмах. Оттуда их свет распространился по всей Понтийской земле до горы Скороба на границе с Вифинией.

Ликовали эллины Трапезунда, радовались жители Фемискиры, потомки халибов, словно предугадывали, что Митридат вернет их рудникам и плавильням былую славу. Совершили возлияние богам амасийцы, вечно страдавшие от набегов воинственных галатов. Но более всех торжествовали синопейцы, ибо Митридат родился в их городе и в него возвращался как законный царь.

Храм Ормузда заполнили персы.