Рейнская легенда   ::   Теккерей Уильям Мейкпис

И точно: темные брови леди Теодоры были насуплены и грудь ее тяжко вздымалась под влиянием чувства, близкого гневу, - ибо она боялась, как бы супы и великолепная рыба, дымящиеся в трапезной, не простыли, - она боялась не за себя, но мысль о супруге ее терзала.

- Годесберг, - шепнула она сэру Людвигу, когда, опираясь дрожащей рукой на его руку, спускалась из гостиной, - Годесберг последнее время так переменился!

- Клянусь святым Буго, - сказал, затрепетав, могучий рыцарь Гомбург, в точности те же слова говорил и цирюльник!

Леди испустила вздох и села рядом с суповой миской. Какое-то время славный рыцарь Людвиг Гомбургский был слишком поглощен тем, что вылавливал фрикадельки и телячью голову из великолепного, изобиловавшего ими супа (мы сказали - вылавливал? Фу-ты, господи, ну и ел их, конечно), чтобы глядеть на своего боевого собрата, сидевшего в нижнем конце стола, со своим сыном по левую и бароном Готфридом по правую руку.

Маркграф и в самом деле изменился.

- Клянусь святым Буго, - шепнул Людвиг графине, - супруг ваш угрюм, словно медведь, раненный в голову.

Закапавшие в тарелку слезы были единственным ее ответом. Суп, палтус и телячью ножку - все это, заметил сэр Людвиг, маркграф отстранил, не отведав.

- Кравчий нальет тебе вина, Гомбург, - хмуро сказал маркграф с нижнего конца стола. Так ли он угощал его, бывало! Какая перемена!

Но когда кравчий во исполнение хозяйского приказа принялся разливать по кубкам пенную влагу и подошел к Отто (который потянулся к нему со всем пылом юности), гнев маркграфа не имел границ. Он набросился на сына; он опрокинул чашу с вином на безупречный его жилет; и, отвесив ему три или четыре удара, которые сшибли бы с ног и буйвола, но лишь заставили вспыхнуть нашего отрока, маркграф взревел:

- Как? Пить вино? Угощаться? Да кто, ч-т побери, тебе это позволил? - И на нежные щеки юноши вновь посыпались страшные удары.

- Людвиг! Людвиг! - взвизгнула маркграфиня.

- Уймитесь, мадам, - взревел князь. - Клянусь святым Буффо, или уж отец не смеет поколотить свое родное дитя? Свое родное дитя! - повторил маркграф с криком, почти со стоном несказанной боли. - Ах! Что я говорю!

Сэр Людвиг глядел на него пораженный; сэр Готфрид (по правую руку от маркграфа) зловеще улыбался; юный Отто был так взволнован происшедшим, что на лице у него не было написано иных чувств, кроме полного смятения; однако бедная маркграфиня отворотила лицо и покраснела, почти как рак, соседствовавший с палтусом у нее на тарелке.

В те суровые времена, как мы знаем, подобные ссоры средь славных рыцарей были отнюдь не редки; и Людвиг, частый свидетель тому, как маркграф запускал бараньей ногой в оплошавшего челядинца либо низвергал содержимое соусницы на маркграфиню, счел, что это не более как обычная вспышка его достойного, но не в меру буйного друга, и положил за благо переменить беседу.

- А как поживает мой друг - доблестный рыцарь сэр Гильдербрандт? спросил он.

- Клянусь святым Буффо, это уж слишком! - взревел маркграф и в самом деле бросился вон.

- Клянусь святым Буго, - сказал его друг, - славные рыцари, высокородные сэры, что приключилось с моим дорогим маркграфом?

- Небось носом кровь пошла, - сказал Готфрид и ухмыльнулся.

- Ах, мой добрый друг, - промолвила маркграфиня, не в силах совладать с охватившим ее волнением, - боюсь, вы подлили масла в огонь, - после чего она подала знак дамам, и они поднялись и удалились пить кофе в гостиную.

В это время воротился маркграф, несколько овладев собою.

- Отто, - проговорил он строго, - отправляйся к дамам; не пристало мальчику оставаться с доблестными рыцарями после обеда.