Реквием в лиловых тонах (Цикл рассказов)   ::   Орти Виктория

Гос-с-поди, мне тяжек этот груз, для чего Ты создал во мне эту пульсирующую боль? Для чего мне память о расстрельных оврагах и о запахе листьев, пропитанных кровью? Для чего мне эти картинки прошлого, почему я должна видеть детей, падающих в утробу земли - безвозвратно.... Это было, и это есть, и это будет - звенит в моих ушах, ибо так вот устроен мир. Кого-то должны убивать, кто-то должен падать в расстрельный овраг... Я падаю на диван, и земля обхватывает мою голову, плечи, грудь, дыхание застывает, зрачок отчаянно ловит последнюю капельку света...

Утешающая длань прикасается к моим дрожащим губам. Скоро Пурим, устало говоришь Ты, скоро Пурим.

Мультяшный пёс рычит и пытается цапнуть зайца - то есть рычит-то дядька в джинсах, забавно приседая перед микрофоном и придерживая наушник, в который рычит режиссёр. А мультяшный пёс - всего лишь набор картинок - пасть приоткрывается по-ти-хо-неч-ку, по-ле-го-неч-ку, лапа мед-лен-но поднимается... заячьи уши дро-жжж-жат, детки замирают в ожидании (что там заяц отчебучит?) - очередного набора картинок. Жизнь продолжается!

Ай, ну как она может продолжаться, ну как, ведь Нава уже никогда не глянет на этот мультик, никогда не включит мультик своим детям, внукам, племянникам, наконец? Кто это придумал продолжение жизни без Навы?

Придумал, говоришь Ты, делать-то нечего, всё равно нам надо жить.

...Какое странное нынче небо. Вроде бы - всё то же - глыба, глуповатый, голубь - проворачиваю я во рту, гламурно, глубь, голубит, но во-он там, за мерзким расплывчатым облаком, появился тяжеловесный серый оттенок, значит пришло время плакать.

Мир крутится-вертится, а я начинаю ненавидеть ленивую круговерть, да остановись ты уже, сколько можно, пусть всё рухнет в секунду. Кому какое дело до того, что пюре из батат - пальчики оближешь - останется недоеденным или крем не ляжет на подставленную нежную щёчку, ведь платье Навы так и осталось висеть на плечиках. Оно-то осталось, а вот веснушки, плечи, безымянный палец, так и не узнавший кольца, уже смешались с землёй, с нашей израильской сухой землёй, жадно принимающей любую влагу. Если бы Нава смогла заплакать в момент этого слияния, то на этом месте вырос бы цветок, ну, может, просто травинка... всё зеленее.

Я помню о том, что у девочек-невест накануне свадьбы задумчивый взгляд и чуть напряжённые губы. Я готова подарить им Вечность, да только ключи от коробочки, в которою она запрятана, далеко-далеко, в пещере, пещеру сторожит птица-грифон, у птицы-грифона три глаза, один - на Север, второй - на Юг, третий - на Запад. А на Востоке Смерть караулит, вот и не обойти их, проклятых.

О чём я забыла рассказать? Ну да, всё проходит.... Всё равно полётные глаза опускаются и посматривают на землю чаще и чаще. Юные любовники, столь истово искавшие тела друг друга в беспамятной сумятице, превращаются в устало сидящих на тёплом диване людей, sic transit Gloria...Gloria....Gloria. Какое красивое имя - Глория, если бы Наву звали Глорией, она бы осталась жить, ведь невозможно представить себе Глорию в саване. А Нава спокойно и тихо приняла чёрное покрывало и холод непрогретой земли.

Я вечно просила Тебя о Свете, умоляла выплескивать его на меня вместе с пронзающей болью понимания собственной скоротечности. Ну а сейчас я схожа со смоковницей, ибо чрево моё пусто, раньше оно было заполнено любовью и страстью к миру, созданному Тобой. Осталась только любовь, страсть ушла. И я, подобно немолодой супруге, прижимаюсь сухими губами к Свету, льющемуся на меня, и поворачиваюсь на левый бок, прикрывая сердце.

Ещё один день

Р.М.

...Ночь улыбнулась напоследок и улетучилась - баюкать иных засонь. Я остаюсь не у дел: день будет скучным и тягомотным. Схожим с вчера. А вчера уже прогуливается по тенистым тропам аида и степенно рассказывает попутчику о своей недолгой, но насыщенной жизни. В рассказ этот уместятся все рождённые и умершие в нём, первые-последние крики-вздохи, поцелуи и щекочущие прикосновения к запястьям.