Рождественский вечер Мортена   ::   Йенсен Йоханнес Вильгельм

На пересечении дорог ветер устраивал настоящую круговерть, образовывая пустоты, которые заполнялись снегом. В сугробах сами собой выдувались ямки. Там, где дорога шла под уклон или путь преграждали заборы, снег со страшной скоростью прорывался вперед и сыпался тонкими слоями поверх сугробов. Ветер играл в мертвой студеной пустыне, крался тайком, заметая снегом покинутую людьми землю.

Пройдя полпути, Мортен смертельно устал. Ветер не щадил его, приходилось все время пробиваться вперед навстречу ветру, а свертки стали еще тяжелее. В особенности рулон цинка. Некоторое время Мортен нес рулон под мышкой, чтобы отдохнуть, он нес его и перед собой обеими руками, как грудного ребенка, а под конец снова взвалил на ноющие плечи. Но вскоре ему стало уже безразлично, как нести рулон, – у него болели теперь и руки, и ноги. Мортен шагнул вперед и наклонился. Ветер раздувал штанины, прижимая их к его костлявым ногам. Ему показалось, что один деревянный башмак стал много ниже под пяткой – неужто он потерял набойку? Остановившись, Мортен снял башмак и, стоя на одной ноге, держа на весу другую, в одном лишь чулке, ощупал подошву. Ага, он потерял набойку – это худо: ведь деревяшку-то быстро расколотишь на твердом насте. Мортен снова навьючил на плечи свертки и повернул лицом к ветру. Он вдыхал ледяной воздух воспаленными ноздрями и моргал заболевшими от мороза глазами. А ведь он шел почти опустив веки.

Мортен снова переменил положение рулона, на этот раз он нес его совсем низко, на бедре. Позади осталось уже три четверти пути – долгий, пустынный отрезок дороги. Далеко-далеко по обеим ее сторонам можно было различить там и сям красные огоньки, повсюду праздновали рождество.

Тело Мортена не в силах было сохранять тепло, он исходил холодным потом, кожа на его заледенелых ногах местами облезла. Ему нужно было торопиться, но его охватило какое-то безразличие будь что будет. Он брел, покачиваясь, по дороге, снова неся перед собой обеими руками рулон цинка. Время от времени Мортен останавливался и застывал, отдыхая, и уже не опуская ношу на землю. Поднимать ее снова было трудно.

Какой длинной была эта ночь – нескончаемое странствие навстречу жадному, немому ветру! Холод пробирал его сквозь платье, заползал на грудь. Мортен несколько раз вспоминал о том, как хорошо ему было раньше и как он спал в тепле... Больше этому не бывать, никогда больше не доведется ему поспать, а как хочется спать, как хочется...

Снег кружился вихрем, застилая землю, словно белое полотняное покрывало, тонкая снежная пыль струилась над дорогой, и казалось, что дорога белыми полосами утекает прочь...

Когда Мортен увидел огоньки селения, он с минуту постоял, шатаясь на ветру. Ему вдруг почудилось, будто он побывал на том свете рядом с ней, старухой курносой. Сам того не ведая, он чуть было не пошел ко дну, не выскользнул из жизни. Пустота приняла его в свои цепкие объятия и принялась шептать на ухо, как прекрасен благословенный покой...

Мортену стало страшно, он снова двинулся в путь, напрягая последние силы. Его тело было влажным от пота.

Последнюю четверть пути Мортен шел мелкими скованными шажками, почти не сгибая колен. Он шел, согнувшись в три погибели, и нес рулон цинка, прижав его обеими руками к коленям. Из груди у него вырывалось шумное дыхание. Дышать по-другому он уже не мог.

На часах Ингвара Хансена был двенадцатый час, когда кто-то поднялся на галерейку и стал нашаривать ручку двери. Это был Мортен. Домочадцы еще не спали и играли в кости.

Мортен снял с себя свертки и выложил их на стол. Под конец он опустил на стол рулон листового цинка и поднял глаза.

И тут-то случилось невероятное.

– А это что?! – удивился Ингвар Хансен. – Это не мне.

– Нет, тебе, – сказал Мортен, будто надеясь, что рулон все же для Ингвара. Он удивленно оглядывался по сторонам.