Сандро из Чегема (Книга 3)   ::   Искандер Фазиль

И вскоре он умер, потому что день и ночь думал о крестьянах, которые, замерзая в Сибири, может быть, говорили между собой:

-- Что мы ему такого плохого сделали, что он нас тащил на это собрание?

Разве я это когда-нибудь забуду? Вот так они очистили все наши долинные села. И теперь нам говорят:

-- Хватит вспоминать про бериевщину! Сколько можно?

А я говорю:

-- Еще тысячу лет будем вспоминать и не хватит!

Но я теперь возвращаюсь к своему личному горю. Правда, мясник Мисроп меня поддержал, но этого мало. Люди продолжают приходить в бар и мучают вопросами за второе сердце. И я уже решил поехать в Москву, нанять хорошего профессора и получить у него справку, что человек вообще два сердца не может иметь. Тем более некоторые приходят в бар и, пользуясь шуткой, мацают, извините за выражение, как пидара, чтобы послушать второе сердце. Я хотел получить такую справку, снять с нее копию у нотариуса и прилепить в баре к стенке:

-- Читай сам, если грамотный!

И тут как нарочно ко мне в бар приходит один пожилой человек с женой и пьет коньячок, запивая турецким кофе. Ничего так пьет, симпатично. Я смотрю на него, а у меня глаз охотничий, и думаю: физиономия клиента тянет на профессора.

-- Извините меня, -- обращаюсь я к нему, -- вы случайно не профессор или у вас только видимость?

-- Да, -- говорит, -- я профессор.

Жена тоже улыбается и кивает.

-- Извините меня, -- говорю, -- но по какой отрасли?

-- Я, -- говорит, -- доктор медицинских наук.

-- И профессор, -- говорю, -- медицинских наук?

-- Да, -- говорит, -- а что?

И тут я ему рассказываю про свое горе и прошу ответить на вопрос:

-- Бывает у человека два сердца или нет?

-- До сих пор, -- говорит, -- я никогда не встречал в медицинской литературе, но в жизни все может быть.

-- Как, -- удивляюсь я, -- вы доктор медицинских наук, вы профессор этих же наук, неужели вы точно не знаете, может быть у человека два сердца или нет?

-- В жизни, -- говорит, -- все может быть.

-- Вот от этого он и пьет, -- добавляет жена.

И так я опять остаюсь со своим горем. Теперь я расскажу, все, как было, потому что вы друзья дяди Сандро, а это для меня все. Тем более вам это могут здесь рассказать в искаженном виде, как будто у меня два сердца.

Клянусь мамой, клянусь моими двумя детьми, если хоть одно слово неправда. В том же баре я тогда работал. В тот день горевестник сообщил, что в Чегеме умерла моя двоюродная бабушка, то есть моей материной матери сестра, так считается по нашим обычаям.

Ей как раз исполнилось девяносто лет, и она умерла. И мне было ее очень жалко, потому что она была такая добрая старушка и я в детстве часто жил у них дома.

Вообще у меня такой организм -- когда умирает старый человек, мне его больше жалко, чем молодого. Молодых тоже жалко, но не так. Такой у меня организм. Я так думаю: когда человек долго живет, он уже привыкает к жизни, и вдруг приходится умирать. А молодой еще не так привыкает к жизни и ему легче умирать. Поэтому молодые чаще бывают с душком -- рискуют.

Когда я служил в десантных войсках, у меня друг был один. Виктор звали. Русак. Мы с ним жили как братья. Такой здоровый парень был, что ему прозвище дали -- Водолаз. Вот это был парень! Что такое бздунеус -- вообще не понимал! В самой ужасной ситуации он говорил свое любимое слово: "Нормалевич!" -- и любое хулиганье в воздухе таяло.

Бедный Виктор, царство ему небесное, погиб. Стропы запутались, и парашют не раскрылся. Я прыгнул раньше. Только голову подымаю, вижу, летит как камень. Клянусь мамой, клянусь моими двумя детьми, если он не крикнул в последний раз:

-- Нормалевич, Адгур! -- и врезался в землю. Я тогда чуть от горя с ума не сошел. И тогда меня замполит вызвал и сказал:

-- Дорогой Адгур, есть правительственное задание. Отбираем добровольцев на Кубу. Поедешь?

-- Конечно, -- говорю, -- поеду. Что мне здесь делать, когда у меня лучший друг погиб.

Тогда был как раз карибский кризис. Мы пробыли на Кубе около двух месяцев.