Шерамур   ::   Лесков Николай Семенович

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Я о нем в мою последнюю поездку за границу наслышался еще по дороге преимущественно в Вене и в Праге, где его знали, и он меня чрезвычайно заинтересовал. Много странных разновидностей этих каиновых детей встречал я на своем веку, но такого экземпляра не видывал. И мне захотелось с ним познакомиться - что было и кстати, так как я ехал с литературною работою, для которой мне был нужен переписчик. Шерамур же, говорят, исполнял эти занятия очень изрядно.

Его адреса никто не знал, но я взял адрес Tante Grillade, и он мне помог. По письму, оставленному в этом кабачке, Шерамур ко мне явился, совершенно таким, каким я его описал выше: маленький, коренастый, с крошечным носиком и огромной бородой Черномора.

Здесь, кстати, замечу, что кличка Шерамур была не что иное, как испорченное на французский лад Черномор, а происхождение этой клички имеет свою причину, о которой будет упомянуто в своем месте.

Я не торопил Терамура сближением, а просто дал ему работу, и в первый визит он со мною не говорил почти ни слова, а только кивал в знак согласия, но, принеся через три дня назад переписанную тетрадь, разговорился.

- Все ли вы, - спрашиваю, - разобрали в моей рукописи, - не трудно ли было?

- Ничего нет трудного, а только одно трудно понять: зачем вы это пишете?

- Печатать буду.

- Очень нужно.

- Вам это не нравится?

- Не не нравится, а зачем всякую юрунду. (Он именно говорил юрунду.)

- Добрые люди купят, прочтут, посмеются и бросят.

- Ну да; только и всего. Стоит того дело. Могли бы что-нибудь лучше написать.

- Да что лучше-то? - Не умею.

- Ну да; не умеете! Нет, вы, я вижу, не совсем глупый!

- Да не знаю, - говорю, - что же такое надо писать?

- Полезное что-нибудь.

- Например?

- Я ведь не писатель, - что меня спрашивать. Если бы я был писатель, я бы написал.

- Статью?

- Не знаю, может быть и статью.

- О чем?

- О том, чтобы всем было что жрать, - вот о чем.

- Как же это надо написать?

- Не знаю, - пишут.

- Где?

- Я не знаю; а пишут.

- Да все, - говорю, - мало куда годится.

- Оттого, что не дописывают.

- А отчего не дописывают?

- А черт их знает.

- Ума мало или смелости недостает?

- Да я не знаю.

- Вы революционер?

- Ну вот еще! Жрать всем надо, вот революция. В революцию хорошо, кто большого роста.

- Это почему?

- Потому что маленького никто не послушает.

- А вот Наполеоны-то, - ведь они оба были небольшого роста, а их слушались.

- Так это у французов; они на рост не глядят; а у нас надо, чтоб дылда был и ругаться умел.

- А вы разве этого не можете?

- Нет, не могу.

- А жрать?

Он улыбнулся, но только удивительно странно, сначала одним, а потом другим глазом, точно он не смел сразу обоими улыбнуться, и отвечал:

- Могу.

- Ну, идемте.

И он ходил со мною раз и два, и, наконец, за обычай взял со мною питаться, и освоился до того, что раз сказал:

- А я еще и другую штуку могу.

- Какую?

- Подвыть.

- Как же это?

- Здесь нельзя - страшно.

Я об этом и позабыл, но потом мы с ним как-то пошли за город в Нельи. Это был хороший вечер; мы все бродили, бродили, сели на бережку ручья и незаметно осмеркли.

Он так же незаметно от меня отлучился и где-то исчез. Я задумался и совсем про него позабыл, но вдруг вздрогнул и вскочил в ужасном испуге, и было чего: в самом недалеком от меня расстоянии громко и протяжно провыл голодный волк... И прежде чем я мог оправиться, - он завыл снова.

Надо было опомниться, что я всего в двух шагах от Парижа, которого грохот слышен и которого огни отражаются зарезом, чтобы понять, как трудно было появиться здесь волку.

И пока я это сообразил, предо мною предстал Шерамур.

- Каково? - говорит.

- Это вы выли?

- Я. Разобрали, в чем дело?

- Какое же дело?

- Слушайте.

И он опять сел на корточки, сложил у рта ладошки и завыл: "Уаа-уаа-уаа".

- Разобрали?

- Нет; но вы действительно воете как настоящий волк.