Школа   ::   Козлов Владимир

— Значит, вообще нет времени?

— Вообще.

— Понятно. Ну, ладно, короче, я пошел.

— Пока.

Я поднимаюсь и иду к калитке. Все это гонки, конечно, что времени нет. Ну, не хочет — как хочет.

Иду к Батону. Скорее всего, его дома нет, — говорил, поедет в город. Ничего, подожду.

Во дворе школы пацаны с восьмого класса играют в футбол. Можно к ним пристроиться, но сегодня лень. Лучше подождать Батона — его мамаша сегодня во вторую, хата свободна.

Батон живет с мамашей за продовольственным, в двухэтажном бараке из бревен. У них — комната и кухня, а туалет на улице.

Поднимаюсь на второй, звоню. Никого. Спускаюсь, сажусь на скамейку. Кругом носятся малые, пищат, орут. На веревках сушатся простыни и пододеяльники. Кто-то вывалил на подоконник тюфяк, весь в рыжих пятнах — видно, малой сцытся в постель.

Жалко, что не вышло с Василенкой. Ну и ладно, найду другую бабу.

Минут через двадцать приходят Батон и Крюк с двумя пузырями самогонки — стрясли бабки у малых с Юбилейного.

Поднимаемся к Батону, садимся в кухне на табуретки. Батон достает из холодильника банку с желтыми шкварками в белом застывшем жире, ножом выковыривает их и бросает на сковороду. Крюк режет хлеб. Мне никакой работы нет, и я смотрю в окно. Около магазина два мужика трясут у прохожих копейки, чтобы пойти в пивбар и шахнуть по кружке.

Сало на сковороде начинает шипеть, Батон снимает ее с плиты и ставит на стол. Он берет с подоконника стаканы, разливает, и мы пьем по первой.

— Ну как Василенко? — спрашивает Крюк.

— Никак. Говорит — времени нет, к экзаменам надо готовиться.

— Пиздит она все. Ты ей просто не нравишься. А вообще, на хуй она тебе упала — малая эта? Подкололся бы лучше к Черняковой с десятого. Эта, хоть и отличница, а ебется — не надо баловаться. И со старыми пацанами, и с мужиками из общаги. Йоган говорил — она и ему дала.

— Он тебе много чего скажет. Ты свечку над ними держал? Не держал. Так что…

— Ну, не знаю. А вообще, все бабы — бляди. Они нужны только для того, чтоб их ебать. Правда, Батон?

— Правда. Если б ты, Бурый, на зоне был, то Василенко б не стала ломаться.

— Зона тут ни при чем.

— При чем. Кто с пацанов на зоне был, бабы их уважают.

— Ну а сам ты как — скоро на зону собираешься? — подкалывает его Крюк.

— А зачем мне на зону?

— Как «зачем»? Придешь — бабы сами на тебя будут лезть, никого крутить не надо будет.

Батон делает тупую рожу. Мы с Крюком ржем, потом Крюк говорит:

— Ну, зона не зона, а армия мне уже в том году светит, если не откручусь. Ты, Бурый, с какого года? С семьдесят второго?

— Ага.

— А мы с Йоганом с семьдесят первого. Ему хоть отсрочка будет, пока в хабзе учится, а мне скоро начнут мозги ебать.

— Что ты переживаешь? Сейчас в армию никто не ходит, одни только лохи. Так что не сцы, открутишься.

— Ну, может, и откручусь. Ладно, Батон, наливай, раз такое дело.

Батон разливает, выпиваем.

— Слушайте анекдот, — говорит Крюк. — Пришел Горбачев на Красную площадь, видит — там на часах висит рахит, за стрелки держится. И он, типа, спрашивает: «Что это ты там делаешь?» А рахит ему говорит: «Я машину придумал — как стрелки назад откручу, кого хошь могу помолодить». Горбатый спрашивает: «И меня?» — «Ну, и тебя могу». — «Тогда сделай, чтоб мне было двадцать пять лет». Рахит берет стрелки — и давай крутить назад. Горбатому уже тридцать, потом двадцать, потом он уже вообще малый. Горбатый орет: «Что ты делаешь?!» А рахит говорит: «Щас надо, чтобы твоя матка аборт сделала».

Крюк хохочет больше всех, я улыбаюсь, а Батон смотрит на нас и моргает: до него доходит, как до утки, на седьмые сутки.

Допиваем второй пузырь. Мне вообще хорошо. Жалко только, что самогонки больше нет. Я смотрю на Батона и давлю лыбу, он тоже лыбится.

— Классно бухнули, да? — спрашивает Крюк.

— Ага.