Школа   ::   Козлов Владимир

— Пацаны, вы… это… Может, домой пойдете, а? — говорит Батон. — А то мамаша скоро придет, будет пиздеть.

Мы с Крюком выходим. Он идет к себе на Горки, а я — к продовольственному. Домой не спешу — надо протрезветь, а то родоки будут ныть, что пьяный.

Около продовольственного — колонка. Я жму на рычаг, сую башку под кран.

Коля-алкаш смотрит на меня и лахает:

— Что, пацан, протрезветь хочешь? Пустое дело, ни хера ты не протрезвеешь.

Можно дать ему по рылу, чтоб много не брал на себя, но я сегодня добрый, — пусть живет.

На остановке под навесом сидят Куля с Зеней — старые пацаны. Они лахают, что я бухой, машут мне руками. Я машу в ответ.

Подхожу к подъезду. На скамейке у качелей — старухи-сплетницы. Эти сейчас растрындят всему дому, что пацан Буровых шел пьяный. Но мне это — до жопы.

На лестнице — крики: мои родоки ругаются. И хорошо — меньше будет вони на меня. Открываю дверь ключом, захожу.

Батька с мамашей грызутся на кухне.

— Ну сколько можно пить? Ты что, в командировку ездишь только для того, чтобы набраться? — орет мамаша.

— А что? Выпить на обратном пути — святое дело. Домой все-таки едем.

На столе — палка мокрой колбасы в целлофане и пакет шоколадных конфет: «Красная шапочка», «Мишка на севере» и «Грильяж». Батька каждый раз привозит из Минска такие конфеты и колбасу.

— Посмотри на сына. По твоим стопам пошел, — мамаша показывает на меня. Я дебильно улыбаюсь. — А ты не уходи, послушай. Что ты себе думаешь? Последний год в школе остался, потом поступать куда-то надо. А куда ты с такими оценками поступишь? Учился же хорошо до девятого класса, в восьмом все экзамены сдал на пятерки, а в девятом — одни трояки. Ты хоть сам задумываешься когда-нибудь, что дальше, куда идти после школы?

— Никуда.

Батька молча лыбится.

Я захожу в туалет посцать, потом раздеваюсь и ложусь. Мамаша с батькой все еще ругаются. Я вырубаюсь.

* * *



Классная грозилась не взять меня в Ленинград за поведение, но как пришлось — взяла. Куда она денется?

Автобус нам дал ремзавод — типа, шефы. Батька Коноплевой — водила на этом автобусе, он и добазарился. Еще едет второй водила — пузатый Гриша, потом — Лариска, учиха по географии и подруга классной, и мамаша Колосовой — эта в родительском комитете, и вообще деловая.

Отъезжаем от школы в пять вечера — ночь потрясемся, а утром будем на месте.

Я сажусь с Антоновым. На сиденье перед нами Сухие — Шевелевич и Саенко — трындят про свои микросхемы и радиодетали. Они на этом барахле помешаны — видно, и в Ленинград только для того поехали, чтоб накупить радиодеталей. Сухие — говно пацаны: трусы и предатели. До девятого класса их дубасили, как щенков. Они отдавали все копейки, чтоб только их не трогали, но все равно не помогало. Зато если давал кто по голове, сразу закладывали и классной, и своим мамашам. Антонова особо не трогали — отличник, помогал пацанам на контрольных и домашку давал списывать.

Я ни с Антоновым, ни с Сухими почти не общаюсь — зачем мне эти лохи? А списывать в девятом классе уже не надо — никто ничего не проверяет.

Учатся, можно сказать, только Антонов и Князева. С этими все ясно: медалисты. Ну, еще Сухие и несколько баб. А остальные — только гуляют. Я тоже, само собой. Все знают, что меньше тройки не поставят, если пришел в девятый, то аттестат дадут.

Автобус выезжает за город. Я лезу в сумку за пивом — взял пару бутылок из батькиного загашника. Для вида спрашиваю у Антонова:

— Пиво будешь?

— Пиво? Вообще, можно…

Ничего себе. Я думал — он не пьет: примерный все-таки, отличник. Теперь придется делиться.

Открываю бутылки ключом, одну — Антонову, одну — себе. Говорю ему:

— Только осторожно, чтоб классная не засекла.

Он отрывает бумажку «Жигулевское», сует в карман.