Скопище   ::   Масодов Илья

Профессор оглянулся, помедлил несколько секунд и полез в карман.

— И-и…Иссус. — выдавил из себя бомж, пожирая глазами карман Павлова… — Исцелит.

Внезапно, он опустился на колени перед стариком и обнял его.

С отвращением, Павлов почувствовал прикосновение резиновой плоти в районе паха. Руки бомжа, червями вцепились в бедра старика, лицо его расплющилось, расплылось в слюнявой улыбке. Он широко открыл рот, обнажая гнилое нутро изъеденной язвами челюсти, закатил глаза и засопел счастливо.

— Отця, — гнусавил он, нетерпеливо дёргая старика за карман.

«Господи, я же умру вот прямо сейчас! Умру и никто не поймёт, до чего ничтожен мир, до чего черна река человеческих душ. Я ведь не успею объяснить, меня сметёт этой…этой плазмой, массой всего этого дерьма!»

В отчаянии, Павлов дёрнулся, вырвался из липких объятий бомжа.

— Винцо! — хохотнул он, доставая руку из кармана и несильно, вяло ткнул стамеской в заросшую щёку.

Не встретив сопротивления, метал провалился сквозь дряблую плоть. Отчего-то, Павлову подумалось о вате, о целых вагонах вонючей, использованной ваты, о поездах, что несутся сквозь пустые полустанки, везя в своём чреве миллиарды тонн мягкой жёлтой скользкой ваты…

* * *



…И время замедлилось. Остановилось на миг. С отстранённым изумлением, Павлов глядел на свою руку, вдавливающую стамеску в щёку бомжа, слышал далёкий скребущий звук трения металла о кость, ощущал как попрошайка, что склонился перед ним в непристойной двусмысленной позе пытается перехитрить смерть, отклониться. «Так нельзя!» — произнёс кто-то, вне его поля зрения и этот кто-то вселившись в правую руку профессора, крепко прижал ею взлохмаченную голову бомжа, дружески обнял, не позволяя увернуться, тогда как левая, теперь уже сросшаяся с рукояткой стамески, прокладывала себе путь вперёд и вверх, сквозь мягкие ткани гортани, навстречу ослепительному солнцу угасающей жизни.

Гудение в голове профессора стало нестерпимым и, внезапно, со щелчком, время ускорилось. С растущим недоумением, Павлов уставился на голову бомжа, всё ещё крепко прижатую к телу. Острие стамески торчало из шеи пропойцы, окрашенное возмутительным багрянцем.

Глаза бомжа как-то неожиданно осмысленно глянули на фигуру в пальто, будто он понял, что этот пожилой мужчина тут не причём; что расплата эта была неизбежной и что этот добрый человек лишь орудие…

— Что же ты не танцуешь? — хихикнул профессор.

Под весом собственного тела, бомж оползал с импровизированного клинка. Ноги его стали подёргиваться, будто он действительно желал пуститься в пляс. Профессор нетерпеливо выдернул из него стамеску и тут же снова вонзил её в голову попрошайки, на этот раз чуть ниже глаза.

Из-под нижнего века бомжа, пенясь, вытекло немного крови. Павлов вдруг ослабел, глядя на неестественно вылезший из орбиты удивлённый глаз уродца. Сила, руководившая рукой, куда-то исчезла, видимо сочтя, что содеянного достаточно. Однако, бомж, вместо того, чтобы умереть, радостно мяукая, пополз во мрак мусорных баков и картонных коробок, стоявших в подворотне.

— Ай-яй-яй, — проблеял Павлов, глядя как удаляется его стамеска.

Он стал бегать вокруг бомжа и размахивать руками, приказывая тому остановиться, но горло его издавало только хриплые стоны — от волнения у него пропал голос.

Оглядевшись, Павлов увидел большое бревно, прислонённое к тёмной сырой стене. Смахнув с него мокриц рукавом пальто, он взял его и с трудом поднял над головой.

Бревно обрушилось на правую руку бомжа, измяв её, как поделку из свежей глины. Штаны бродяги потемнели и Павлову сделалось совсем дурно. Однако, он нашёл в себе силы для последнего удара по ненавистной лохматой голове.

— Какой пустой звук! — нелепо подумалось ему.