Случай с Евсюковым   ::   Каралис Дмитрий

-- Не здесь, так на другом тебя подловлю, сука!" И все! Большего от него добиться не удалось.

Окольными путями Фаддей Кузьмич узнал, что причина конфликта в золотых часах, которые Щеглов якобы прихватил на недавнем пожаре. Ах, как тоскливо стало Фаддею Кузьмичу при этом узнавании!.. Шутка ли: вверенные ему люди тянут из горящих жилищ личные вещи граждан. Хоть и сам Фаддей Кузьмич не был безгрешен -- а как иначе? Человек слаб, а бесов много,-- но за двадцать лет службы ни разу не сунул в карман брезентовой куртки ни сплавившегося колечка, ни другой подвернувшейся вещицы. А чего только тушить не приходилось!..

Дело то кончилось скверно. Фаддей Кузьмич ездил к погорельцам и осторожно интересовался потерями, но люди пугались, полагая за визитом пожарного начальства умысел о наказании, и добиться чего-либо вразумительного от них не удалось. "Жалоб и претензий нет".

Щеглов же, о котором пошли дурные слухи, грозился дать делу надлежащий ход и показывал справку из травмопункта.

И вскоре дал. Правда, совсем с иным уклоном. Те часы в присутствии понятых были извлечены милицией из рабочего шкафчика Краюхина, а именно -из его старых галифе. Краюхин тут же набросился на лейтенанта и успел надавать ему тумаков. Зацепил он и оперативника. Его арестовали.

Фаддей Кузьмич нутром чувствовал, что Краюхин не виноват, но хорошую характеристику по запросу следствия дать побоялся. Сидела в его кабинете зареванная жена, смотрели исподлобья дети на злого дядьку-начальника, но не смог Фаддей Кузьмич написать добрых слов о человеке, который бросается с кулаками на своего командира, и у того образуется "обширная гематома левого предглазья" -- синяк. Краюхина уволили еще до суда, и он получил два года условно: стройки народного хозяйства или, как говорят в народе, химию. Часики те суд не принял во внимание, и судили Краюхина исключительно за мордобой. Фаддею Кузьмину был нагоняй за развал воспитательной работы, а Краюхин, по слухам, накуролесил чего-то еще и на химии и угодил за самую настоящую проволоку. В семье его тем временем все пошло наперекосяк. Жена стала попивать, сын-подросток попал в колонию, дочку часто видели в кустах за оврагом с гопниками, а младший болтался дотемна во дворе или смотрел мультики в магазине культтоваров.

Квартира с расхлябанной дверью, мимо которой Фаддей Кузьмич каждый день проходил с работы и на работу, вызывала в нем сложные чувства. Иной раз он жалел ее обитателей и собирался зайти и решительно поговорить с женой Краюхина, быть может, подыскать ей работу по их ведомству, предложить устроить дочку в интернат, пока та не докатилась до худшего, но что-то недосказанное и недодуманное -- тогда, несколько лет назад, когда судили Краюхина,-- удерживало его нажать кнопку звонка, и он успокаивал себя, что непременно сделает это в другой раз, вот только немного разгребет текучку, соберется с мыслями и будет не так занят. Но накатывались новые заботы, Фаддей Кузьмич сидел на заседаниях и оперативках, подписывал бумаги, готовил приказы, принимал по личным вопросам, уставал, засиживался в управлении допоздна, и квартира бывшего пожарного, который так нелепо распорядился своей судьбою, забывалась.

Хождение в комнате как будто прекратилось. Фаддей Кузьмич чуть приподнялся и заглянул в щелочку между занавесками. И вновь, словно того и ждали, свет в комнате погас. Но Фаддей Кузьмич успел схватить глазами: мальчика у двери с поднятой к выключателю рукой; вылезшую из-под одеяла ногу с синими бугристыми венами, принадлежащую, несомненно, спящему человеку, женщине; массивную кружку в красный горошек на стуле... И все. Темнота.