Смерть Ланде   ::   Арцыбашев Михаил

- Его глухой голос зазвучал торжественностью, долгожданной, из души выболевшей исповедью. - Ведь вот, человек - самый лучший, другого такого, может, во всю жизнь не встретишь, а достучаться в душу и к нему трудно...

- Не всегда же, Ткачев...

- Ну, не всегда... Так ведь это же - во-о-н какой человек! А вот и его иной раз толкать нужно, чтобы он чужою болью поболел!.. А что ж тогда другие-то?.. Ведь, пожалуй, и не растолкаешь... а, как вы думаете? - с насмешкой спросил Ткачев.

- Не может быть! Надо толкать... можно!

- Да ведь этак всякого человека расталкивать и сил не хватит... А жить же когда? А?..

Ткачев торжествующе замолчал. Ланде светло улыбнулся и тихо заговорил:

- Ткачев, да ведь в этом же и жизнь!.. Отзвук этого стука и есть счастье, счастье самое захватывающее, великое счастье - слышать ответ и сознавать, что если даже мы и не достучимся во все сердца, в одно общее человеческое сердце, то ведь не умрет начатый нами стук, будут стучать другие, за нами, пройдет он из сердца в сердце, и когда-то... Ткачев...

- А, ха-а! - хрипло и громко не то захохотал, не то закричал от боли Ткачев. - Фью! - резко свистнул он.

- Вам кажется это смешным, Ткачев? - с широко открытыми глазами спросил Ланде. - Вы не верите?

- А вы как думали?.. Так это, значит, одной мечтой жить, в страдании счастье искать?.. А сам-то, сам... так и умирай, как жил? Как будто и не стучался? Го-го! И пить - умереть, и не пить - умереть! Нашли дурака, как же! Энто кой-кому лучше не надо!

Голос у него стал какой-то гокающий, нахальный и пустой. И если у Ланде была надежда, что Ткачев поймет его, то в эту минуту, под звуки этого голоса сразу, невидимая, неодолимая, стала между ними непроницаемая стена, и холод ее проник до самых сердец обоих. И то, что произошло дальше, было уже дико, нелепо и безобразно.

- Ткачев, - робко и растерянно заговорил Ланде, - опомнитесь... Разве вы не понимаете?.. Уйдите отсюда, - на вас это ужасная обстановка повлияла!

- Куда идти-то? - издевался Ткачев.

- Куда-нибудь... ко мне... Я вам денег принес... Вы возьмите и уедете отсюда, забудете; а когда пройдет время, вы опомн...

- Де-нег? - сощурившись, переспросил Ткачев и вдруг страшно грубо, резко и отчаянно крикнул:

- Не надо мне твоих денег! Деньгами заткнуть хочешь! Убир-райся!

- Ткачев, Ткачев... за что? Как вам стыдно будет потом! Милый Ткачев, ведь я... - с горькой мукой говорил Ланде и судорожно хватал его за руки.

Но Ткачев с силой вырвался, как-то с размаху повернулся, быстро вышел из камеры, но сейчас же и вернулся. Он остановился на пороге, несколько секунд неподвижно и пристально смотрел на Ланде, потом тихо проговорил, точно про себя:

- Блаженный... - И еще тише, но язвительно и зло, как будто источая тонкий яд, прибавил: - Святая душа на костылях... дурак!..

Потом по-солдатски резко повернулся и пошел вдоль коридора.

- Ткачев! - позвал Ланде. - Ткачев!

Но Ткачев не отозвался и ушел.

V

Поздно вечером Шишмарев пришел к Ланде. Маленький студент с резким голосом и торопливыми движениями, весь находился под впечатлением решения Ланде отдать деньги. Но он чувствовал себя как-то странно: то, что хотел сделать Ланде, восхищало его и наполняло душу умилением, захватывающим чувством необыкновенного подъема; но в то же время ему было странно и неловко, точно сам он делал что-то дурное, чего не следовало бы делать.

- Да я-то, собственно, при чем? - успокаивал он себя; но все было также неловко.

Он торопливо вошел в комнату, пожал Ланде руку и сказал, почему-то избегая смотреть ему прямо в глаза.

- Ну, вот и я...

Ланде сейчас же полез в стол и достал деньги - четыре пачки длинных, красивых бумажек, сухо шелестевших в его тонких пальцах.

- Я хотел тебе сказать... - вдруг, точно его толкнуло, заговорил Шишмарев резким, но смущенным голосом. - Может, не все?..