Смерть Ланде   ::   Арцыбашев Михаил

Но в этом не было равнодушия, а была какая-то скрытая близость, точно он давно знал его.

- О чем вы тут? - спрашивал Ланде.

- Марья Николаевна хочет на луну прыгнуть! - смеясь, отозвался маленький студент.

- Это хорошо! - улыбнулся Ланде.

Больной студент Семенов хрипло закашлялся.

- А ты все болеешь? - ласково сказал Ланде и обнял его за плечи.

- Все... - грустно ответил Семенов, - по-прежнему.

- Ну, ничего! - начал Ланде, и голос его задрожал.

- Нет, брат, мне уж капут! - возразил Семенов, неестественно искривив в улыбке свое, старчески сморщенное от болезни лицо, и голос его против воли тонко и ярко прорезало острое отчаяние. - Скоро из меня хар-роший лопух вырастет!

Все притихли. Что-то холодное и чужое, и страшно близкое всем встало внутри них. Оттого отчетливо был слышен тихий, как слабо натянутая струна, голос Ланде, когда он говорил:

- Полно, голубчик! Нельзя так говорить! Нельзя так говорить о том, чего никто не знает. Все мы умрем когда-нибудь, не я, не ты один, а все, и все вместе узнаем, конец ли, лопух ли, как ты сказал, или иная жизнь. Все! Неужели ты ничего не чувствуешь за этим словом?.. Не может такая сила страдания, любви и мысли не стать над землей, уйти в лопух. И все чувствуют это и верят, и ты веришь, а только не хочешь верить, потому что боишься, как ребенок, нового, непонятного. Ведь мы не знаем смерти, и страшно в ней нам именно то, что мы ее не знаем...

Та торжественная в своей простоте искренность, с которой он говорил свои спутанные, волнующиеся в воздухе слова, действовала на измученный мозг, как неуловимый мягкий запах, как теплая струя, нежащая душу, успокаивающая, отвлекающая обостренную мысль к чему-то неопределенному и светлому, как далекая заря. Детски доверчивая надежда робко засветилась в темной глубине дрожащего сердца, и, даже не вдумываясь в его слова, а только чувствуя их, Семенов улыбнулся спокойнее и светлее.

- Блажен, кто верует! - уже легко, шутя, сказал он.

Тогда все свободнее вздохнули и снова заговорили, задвигались. Незримый холодный призрак тихо отступил и снял свою страшную тяжелую руку.

По бульвару, чиркая длинными ногами по шуршащему песку, прошел высокий, черный как тень человек.

- Это Фирсов, - сказал Ланде и, напрягая голос, крикнул: - Фирсов!

- Кто такой? - тихо спросил Молочаев.

- Так, казначейский чин... - пренебрежительно и как будто досадуя на Ланде, махнул рукой Шишмарев.

Черная тень медленно остановилась.

- Это, кажется, вы, Иван Ферапонтович? - с неверным оттенком, так, что нельзя было понять, с каким чувством он говорит, спросил скрипучий деревянный голос.

- Я, - отозвался Ланде.

Чиркая ногами и из плоской тени превращаясь в длинного костлявого человека, Фирсов подошел.

- Здравствуйте, Иван Ферапонтович, здравствуйте! - преувеличенно радостно заговорил он и, точно стараясь шуметь и волноваться как можно больше, лез по ногам сидевших к Ланде.

- Осторожней... вы!.. - недружелюбно заметил Семенов.

- Здравствуйте, Фирсов! Как живете? - крепко пожимая ему руку, сказал Ланде.

- Что ж, - потирая руки, сказал Фирсов, - как я могу жить. Служба, служба - вот и вся жизнь! Только и живу духом в церкви, обновляюсь...

В его скрипучем голосе все время свистела тоненькая фальшивая нотка самоумиления, когда он говорил о своей жизни, и казалось, что он хвастается ею перед Ланде.

- Небогатая же у вас жизнь, - с открытой насмешкой сказал Шишмарев.

Медленным, как будто хрустящим движением Фирсов повернулся к нему.

- Вы думаете? - сквозь зубы спросил он и прибавил: - Большего богатства, как общение с Богом, не знаю... Вы, конечно, иначе смотрите?

В голосе его тихо вздрогнула скрытая угроза. Шишмарев посмотрел на него презрительно и зло и отвернулся.

- Да... - протянул Фирсов, помолчав. - А я, Иван Ферапонтович, на днях был в суде присяжным.