Смерть Ланде   ::   Арцыбашев Михаил

Луна незаметно, точно крадучись, поднималась все выше и выше над чем-то черным и непонятным, и чем выше она поднималась, тем понятнее и светлее становилось это черное, и скоро стали ясно, но призрачно видны противоположный берег и белые полосы тумана в лугах. От реки тихо вставал тот же белый, холодный туман, и над темной глубокой водой заходили бледные и молчаливые призраки.

Стало сыро и холодно. Семенов застегнул пальто, глубоко надвинул на голову фуражку, так что уши жалко оттопырились, точно у летучей мыши, и встал.

- Я домой... - сказал он. - Холодно... А ты, Соня, пойдешь?

- Нет, - задумчиво ответила тоненькая, как былинка, девочка, все время неподвижно сидевшая над самым обрывом.

- Ну, как хочешь... - мутным голосом, равнодушно сказал Семенов... Холодно. Приходи ко мне, Ланде!

- Хорошо, - ответил Ланде.

- До свиданья!

- Что? - машинально отозвался Молочаев.

- Задумался, художник! До свиданья!

Семенов болезненно сгорбил спину и медленно пошел вдоль бульвара.

- Слушай, Леня... - тихо заговорил Ланде, и было видно, что думал он все время об этом. - Надо помочь тем...

- Да, что можно было - сделали. Средств нет никаких!

Ланде встал.

- Где же никаких?.. - сказал он задумчиво. - Ты приходи ко мне завтра... А теперь я пойду. Меня мама ждет.

Скоро стало совсем холодно. И земля, и небо, и вода, и лица людей - все голубело от холодного света луны и казалось прозрачным и холодным, как голубой лед. Шишмарев с Соней пошли в одну сторону, а Ланде, Молочаев и Марья Николаевна - в другую.

II

- Я с вас этюд напишу! - сказал Молочаев, близко наклоняясь к самому лицу Марьи Николаевны, ярко освещенному луной.

- Хоть два! - засмеялась она, и глаза у нее вспыхнули веселым гордым удовольствием.

Ланде поднял голову, посмотрел на них и сказал:

- Это хорошо...

Ему хотелось сказать: "Это хорошо, что вы оба такие молодые, красивые и что вы влюблены друг в друга!" Но он не сказал и только улыбнулся.

- Что же вы думаете устроить для рабочих? - вспомнив и делая серьезное лицо, спросила Марья Николаевна.

Ланде слегка развел руками.

- Особенного ничего... а так, на первое время... у меня деньги есть.

Молочаев посмотрел на него, и от его освещенного луной худого, некрасивого, с большими прекрасными глазами лица на художника повеяло простой и несокрушимой решимостью. Чувство неприятной, неопределенной зависти шевельнулось в Молочаеве, точно поежился под лучом света в глубине души его какой-то притаившийся мутный дух.

- Отдадите? - недоверчиво кривя губы, спросил он.

- Да, - ответил Ланде.

- Все? - с выражением нехорошей шутки опять спросил Молочаев.

- Не знаю, право, голубчик... - добродушно и раздумчиво, точно советуясь с ним, ответил Ланде. - Может, и все... как нужно будет.

- А у вас-то их много ли? - с деланной иронией сказал Молочаев.

"Оригинальничает тоже!" - подумал он и, чувствуя, что из зависти к нему-то думает неправду, озлобился.

Марья Николаевна внимательно смотрела на Ланде.

- У меня...

Ланде поправил фуражку и спокойно сказал:

- Не очень... четыре тысячи есть.

И опять Молочаев нехорошо подумал: "А эффектную паузу выдержал!"

Потом нечаянно посмотрел на Марью Николаевну и забыл про Ланде.

- У вас лицо с картин Штука, когда вы смеетесь или задумываетесь! сказал он восхищенным, искренним голосом, а глаза у него жадно заблестели.

Марья Николаевна засмеялась, и при луне на мгновение ярко и таинственно забелели белые зубы в резко очерченных полуоткрытых губах. Ланде посмотрел на нее и увидел, что лицо у нее точно - белое, сильное и нежное, и жестокое, как на картинах Штука. И вся она была такая высокая, стройная и сильная, и пахло от нее чем-то свежим и возбуждающим.

- Так все им и отдадите? - пряча лицо от Молочаева, спросила Марья Николаевна Ланде.

- Так и отдам! - радостно и ласково улыбаясь ее красоте и ясным глазам, сказал Ланде.