Снег Святого Петра   ::   Перуц Лео

У моей кровати стоял старший врач с обоими своими ассистентами, а позади них какой-то человек могучего телосложения в белом балахоне с синими полосами вкатывал через дверь столик с перевязочными материалами.

Едва взглянув, я тотчас же узнал его. То обстоятельство, что он изменил наряд, не могло сбить меня с толку. Это мощное тело, этот мягкий, несколько скошенный назад подбородок, эти глубоко сидящие светло-голубые глаза... Человек в полосатом балахоне, несомненно, был князем Праксатиным последним из рода Рюриков. Шрам на его верхней губе был закрыт пышными усами. Его светлые волосы не были, как раньше, зачесаны назад, а свисали прямо ему на лоб. Да и руки его на этот раз были не холеными, а загорелыми... Может быть, я все-таки ошибся, и то был не он?

И все-таки то был он - тут у меня не могло быть ни малейшего сомнения. Уже то обстоятельство, что он старался избегать моего взгляда, свидетельствовало в пользу этого предположения. Он нашел себе убежище, сменив имя и разыгрывая роль санитара. Было ясно, что он не хотел быть узнанным. Ну, меня-то ему незачем было опасаться: по мне, так пускай он влачит и дальше свое жалкое существование, раз совесть ему позволяет. Я не имел ни малейшего намерения выдавать его.

- Проснулись? С добрым утром! - услышал я голос старшего врача.- Как вы себя чувствуете? Лучше? Чувствуете какую-нибудь боль?

Я не отвечал. Я все еще продолжал всматриваться в Праксатина. Он отвернулся - мой взгляд явно смущал его. Лишь теперь я заметил то, что раньше ускользнуло от моего взора: пламенно-красный шрам, начинавшийся за его правым ухом и протянувшийся почти вплоть до подбородка - воспоминание о той ночи, в которую он предал своего друга и благодетеля.

- Знаете ли вы, где находитесь? - спросил старший врач.

Я посмотрел ему в лицо. То был человек лет пятидесяти, с седоватой бородкой клинышком и бойкими глазами. Он, очевидно, хотел выяснить, насколько помутнено мое сознание.

- Я нахожусь в больнице,- ответил я.

- Совершенно верно,- подтвердил он.- В городской больнице Оснабрюка.

Один из ассистентов склонился надо мною.

- Узнаешь меня, Амберг? - спросил он.

- Нет,- ответил я.- Кто вы?

- Голубчик, ты же должен знать меня,- настаивал он.- Подумай немножко! Мы с тобою целый семестр работали в Берлине, в бактериологическом институте. Неужели я так изменился?

- Доктор Фрибе? - неуверенно спросил я.

- То-то же! Наконец-то узнал,- констатировал он удовлетворенно и начал снимать повязку с моей руки и плеча.

Доктор Фрибе был моим коллегой по бактериологическому институту и тоже знал ее. Мне мучительно хотелось услышать из его уст заветное имя, но какой-то инстинкт подсказывал мне, что не следует пока расспрашивать о ней.

Я указал на пулевое ранение в верхней части моей руки.

- Навылет или застряла? - осведомился я.

- Что-что? - рассеянно переспросил он.

- Я спрашиваю, пришлось ли извлекать пулю? Он посмотрел на меня с невыразимым удивлением.

- О какой пуле ты говоришь? У тебя обыкновенные ссадины и разрывы тканей, вызванные сильным ушибом. На плече то же самое.

- Что за чепуха! - воскликнул я сердито.- Рана в предплечье является последствием револьверного выстрела, а плечо пострадало от ножа. Ведь это должно быть видно даже полнейшему профану. И кроме того...

Тут в наш разговор вмешался старший врач.

- Послушайте-ка, что это вам взбрело на ум? Наши полицейские не имеют обыкновения бросаться с ножами и револьверами на прохожих, не подчиняющихся их распоряжениям.

- Что вы имеете в виду? - прервал я его.

- Постарайтесь припомнить! - продолжал он.- Ровно пять недель тому назад, в два часа дня, вы стояли на привокзальной площади Оснабрюка, в самом центре оживленного движения, и словно загипнотизированный уставились глазами в какую-то точку. Руководивший движением полицейский свистел вам, шоферы орали во всю глотку, но вы ничего не слышали и не двигались с места.