Такая музыка   ::   Екимов Борис

Лукич одно и то же говорил: "Бросай этот кабак. Берись за ум..." И еще много было слов, но все на один мотив. Сашка поначалу терпел, потом стал огрызаться и ходил вовсе редко, отца жалея. А Лукич все время звал его.

Нынешний день Сашка наконец решился пойти в больницу вместе с женой. Они собрали гостинцев и пешком шли недолгий путь.

- Ты молчи, ты слушай и молчи,- говорила Лиза.- Ты же можешь потерпеть?

- Могу, могу,- вздыхал Сашка.- Тут не поймешь: будешь молчать, он скажет: чего молчишь?

- А ты согласись, скажи: мол, подумаю... Все ж больной человек, его жалеть надо.

Недалеко от больницы, в тени деревьев, меж домов, стояло небольшое кафе со столиками на воле. И Сашка передумал.

- Ты иди к отцу,- сказал он жене,- а я здесь пива попью. А то мы с ним опять поругаемся. Иди, иди... Скажешь, на репетиции.

Вокруг был народ, и Лиза не хотела говорить лишнего, лишь попросила:

- Пойдем, Саша.

- Иди, иди. Нечего меня испепелять.

Он сел за столик, пиво потягивал, курил. Сейчас отец его ругает, Лиза поддакивает, что-то обещает. Чего они добиваются, чего хотят? Чтобы он день-деньской сидел возле стрекочущего пресса, подсовывал ему детали? День-деньской, с утра и до вечера. И так целую жизнь? Разве для этого стоило родиться на свет?

Бесстрашный воробей приземлился на стол и начал клевать оставленные на блюдечке крошки. Он опасливо поглядывал на Сашку, но клевал. Воробей... На воле, на солнце. Легко, считай воровски, свой хлеб добывает. Не сеет, не пашет.

Засмеявшись, Сашка вспугнул воробья и проводил его взглядом. Ничего, брат, мы поживем.

Что бы ему ни твердили, что бы ни втолковывали, он твердо знал одно: хотя бы вот за эту неспешность, за спокойную прогулку, когда можно идти, не торопясь, и останавиться, коли душа захочет, посидеть, а завтра утром снова встать, не торопясь, и пойти куда угодно, куда хочется. И не суетиться, не считать минуты, а жить - хотя бы ради этого разве не стоит зубами держаться за нынешнюю работу? И никого не слушать. Что они могут понять в его, пусть даже воробьиной жизни?

И снова вспомнилась ему давняя весна, где-то за городом, за Волгой. Весна, цветущее дерево над водой и старая женщина на лавочке греется. Захотелось поехать, найти. Конечно, дерево уже отцвело, и, может быть, умерла старая женщина. Но остался покой, тишина, водная гладь, словно рай земной.

Сесть на той лавочке и замереть под солнцем. И все. И больше ничего не надо.

Лиза подошла неслышно. И села рядом. Сашка ожидал укоров. Но Лиза молчала, и он не выдержал.

- Чего там?

- Все в порядке, передавал тебе привет.

- Как он?

- Лучше. Скоро выйдет.

- Меня ругал?

- Нет.

- Так я и поверил.

- Правда. Он сказал,- улыбнулась Лиза,- что, может быть, ты и прав.

- Чего, чего? - не поверил Сашка.

- Сказал, что, может быть, ты - прав. Сказал: выйду, получу по больничному деньги, соберу всех знакомых. Он даже список составил: дядя Саша Попов, Александрины, тетя Шура Макарьева с Леной - это с вашей площадки. Потом Степана Кончукова, дядю Лешу, Валеру с Таней, Ваську Макеева...

Сашка не понимал.

- Куда соберет? - перебил он жену.- Сабантуй, что ли, на выздоровление?

- Соберет и приведет в твой ресторан, тебя слушать, как ты поешь.

Сашка вскочил.

- Что? В какой ресторан?

- В твой.

- Это ты придумала?! Ты, ты! Отец бы не додумался! Он и не знает, что я пою.

- Сядь,- сказала Лиза.- Это отец решил. Может, он и прав.

Она замолчала. Рядом, по тротуару, спешил народ. Катили трамваи, автобусы. Шум и гул городской, уличный.