Тетушка Лейла ждала   ::   Аббасзаде Гусейн

Что будет с матерью, когда она прочтет это письмо? Вот их соседка, Насиба-хала, получила похоронку на своего единственного сына Акпера и ослепла от слез. Мать любит Рамиза больше жизни. Не вынесет она этой страшной вести. Скоро она и сестры придут с работы. Медлить нельзя. Фариз сунул сверток в карман брюк и со всех ног бросился на почту.

Абиш-баба был на месте. Фариз позвал его на улицу. Давясь слезами, сказал о гибели брата. "Дедушка, никому не говорите, что Рамиз убит... Пусть только вы да я будем знать об этом".- "Эх, сынок, сынок,- сказал Абиш-баба и погладил Фариза по голове заскорузлой рукой,- я ведь обо всем догадался. Что поделать, это война, она без жертв не обходится. Кто только не получал извещений о гибели близких! Ты, наверное, слышал, что и мой мальчик Сафар погиб под Керчью. Такое, видишь ли, дело - я сам себе доставил похоронку... Договорились, сынок, пусть Лейла ничего не узнает. Хотя и смолчать - грех... Но пусть..."

Опасаясь, как бы сестры не нашли письмо, Фариз сжег его, а медаль спрятал. Абиш-баба умер весной сорок седьмого, унес их тайну в могилу.

А Лейла-хала все еще глядела на дорогу, ждала сына. Она сказала, что не надо разыскивать. Не просила пенсии. Разыскивать и просить - значит смириться с мыслью, что сына нет. Она ждала. Работала как проклятая. Будучи больной, шла на поле. "Подумаешь, температура! У кого ее не бывает? Ничего со мной не сделается. Вот чайку попью, и простуда пройдет. Поправлюсь! Нельзя же при каждом недомогании ложиться в постель",- говорила она, успокаивая детей, а на самом деле боялась слечь. И шутила: "Вот вернется Рамиз, и как он расстроится, если увидит, что я лежу!"

Шли годы, зарубцовывались телесные и душевные раны.

Но по-прежнему была свежа память.

Лет десять спустя после войны решено было воздвигнуть обелиск в честь погибших односельчан.

В ближнем карьере, где добывался мрамор, выбрали большую глыбу, доставили на холм. И там сельские умельцы своими руками вырубили этот обелиск и нанесли на нем имена погибших за Родину.

Имени Рамиза на обелиске не было.

Вот когда Фариз, уже взрослый, каялся и казнился, проклинал себя за давнюю ложь, полагая, что она во спасение! Как ему теперь, по прошествии стольких лет, открыть свою тайну? Узнай мать вовремя о гибели сына, она, как другие матери, убивалась бы, горевала и плакала, но постепенно примирилась бы со своей потерей. Ходила бы к этому обелиску, вспоминала о сыне. Порой Фариз ловил на себе тоскливый взгляд матери. "Может, ты что-то знаешь?" - спрашивал этот взгляд. Но не хватало решимости сказать то, что он знал. Мать тяжело больна, этот запоздавший удар сразил бы ее окончательно.

Прошлой осенью она то ли снова простудилась, то ли надорвалась и слегла. Каких только врачей Фариз и сестры не приглашали к ней! Привезли из Баку знаменитого профессора. Осмотрев больную, он дал понять, что врачи бессильны помочь: болезнь запущенная, неизлечимая.

Мать раньше детей по нарочито бодрому голосу профессора поняла, что дни ее сочтены. Позвала их, чтобы попрощаться, дать советы и наставления - как жить, что помнить, как ее хоронить... К каждому обращалась по имени. "Рамиз, Рамиз..." - прошептала она, глядя на дверь; это были ее последние слова. Обессиленная, она упала на подушку.

Сестры поплакали и притихли: мать давно болела, к мысли, что вот-вот умрет, они привыкли, к неизбежному подготовились. Но Фариз дольше всех надеялся на благополучный исход и потому был потрясен случившимся. Он не мог простить себе, что вынудил мать ждать и надеяться, в напрасном ожидании она и сгорела.

Всю ночь он просидел возле нее, вспоминая прошлое день за днем. Мать всегда учила правде и искренности, и он лишь один-единственный раз скрыл правду. "Прости меня, мама! Прости, мамочка, безмерно я виноват... Прости, а сам себе я никогда не прощу!"

Окно выходило в сад.