Тимка   ::   Горький Максим

Он одет в кумачную рубаху и синие нанковые штаны. Зовут его - Тимка.

На другой же день своей работы у бондаря Тимка привлек к себе общее внимание всех жителей хлебниковского дома,- утром, как только в огороде появились бабы-работницы и запели модную песню:

Некрасива я, бедна,

Плохо я одета,

Никто замуж не берет

Девушку за это!

- на дворе Хлебникова зазвенел высокий тенор, передразнивая огородниц:

У верблюда есть гнездо,

У коровы - дети,

У меня нет никого,

Никого на свете!

Сначала бабы, согнувшись в три погибели и ползая между гряд, пели жалобную песню, не обращая внимания на ядовитые четверостишия бондаря, но он надоедал им, точно овод.

Я с пятнадцати лет

По людям ходила

- тянут они свою панихиду, а Тимка, постукивая молотком, дразнит:

Мне, девице, сорок лет,

Я вполне невинна...

Чистенький старичок Кешин, бросив работать, присел на обрубок дерева и засмеялся мелким, всхлипывающим смехом, восклицая:

- Ах ты, шутило, глядите-ко, ловко как!

Из окон дома высунулись серые измятые рожи, на двор вышли встрепанные, полуодетые люди, все улыбались, разглядывая Тимку, вслушиваясь в его пение, а он покачивался, ковыляя вокруг большой дубовой бочки, и пел, ловко и гулко постукивая молотком:

Я курноса и ряба,

Маленького росту...

- Чтоб те разорвало, окаянный! - крикнула какая-то огородница.

Это искреннее восклицание вызвало всеобщий восторг слушателей, все захохотали, и на грязном дворе стало необычайно весело. А тут еще из-за Панинской рощи над полями орошения взошло солнце и зажгло ярким огнем выгоревшие стекла окон дома и парников.

В воздухе повеяло праздником; на дворе оживленно заговорили, и, вероятно, кое-кому показалось, что родился новый день, приятно непохожий на все прожитые.

- Вот - жулик! - говорит дьякон, с восхищением разглядывая Тимку.Кешин! Где ты достал такого?

- Сам пришел,- сказал старый бондарь, усмехаясь и поглаживая усы.

А с крыльца раздался сердитый хозяйский вопрос:

- Чего это вы ржете?

Там стоял Хлебников, маленький, толстый, в сером пальто, похожем на арестантский халат. Его рыжеватые брови вздрагивали, как всегда, когда он был не в духе, пальцы рук, сложенных на животе, быстро шевелились.

Тимка разогнулся, взглянул на него овечьими глазами и дерзко запел:

Посмеялся мой подлец

Над клятвами своими!

Он - с одной мне изменил,

Я ему - с троими!

Снова все дружно захохотали, даже огородницы ответили на этот хохот слабеньким, смущенным эхом.

А Хлебников круто повернулся и ушел в сени, громко сказав:

- Урод.

Вскоре стало ясно, что Тимка привлек к себе внимание всех жителей дома Хлебникова,- внимание, за которым чувствовалась даже как будто симпатия к некрасивому певцу.

Вечерами, когда жители, по обыкновению, собирались у ворот посплетничать до ужина и до сна, дьякон просил Тимку:

- Ну-ко, спой чего ни то сурьезное!

- Какое - сурьезное? - спрашивал Тимка.

- Ну, сам знаешь,- пояснял дьякон.

Хромой, прикрыв глаза, запевал удивительно чистым и высоким голосом:

Два разбойничка вдоль Волги идут,

С камня нА камень попрыгивают...

Это выходило у него очень хорошо, как-то так, что все понимали: разбойники - добрые, веселые ребята!

А навстречу им - молоденький бурлак,

Он идет, горюн, прихрамывает.

Бурлак - замученный такой, лицо тупое, глаза сонные,- без надежд парень.

- Хорошо поет,- говорит актриса Орлова, опуская долу свою седую, лохматую голову.

- Молчи,- советует дьякон, и все слушают безмолвно, неподвижно.

Заходит солнце, в поле, на холмах мусора, лежат красивые отсветы зари, раскаленно сверкают куски жести, стеклА. Висят над полем пурпуровые клочья облаков, вдали синей тучей приникла к земле роща. Тихо.