Тихая ночь   ::   Мюллер Гаральд

Заказала кофейно-сливочное пирожное. Должно быть, уже что-то предчувствовала и ей захотелось еще раз попробовать вкус пирожного. В последний раз. Очень странно. Да, такое бывает. А когда мы вернулись, она легла. Ей было как-то не по себе. И через два часа умерла. Иногда это происходит как по расписанию.

ВЕРНЕР. Жаль, она была милая женщина.

Пауза.

МАТЬ. Ты без шапки?

ВЕРНЕР. Моя шляпа в машине.

МАТЬ. На таком холоде.

Пауза. Мать выглядывает в окно.

Новый "мерседес"?

ВЕРНЕР. С иголочки. Хорош, да?

МАТЬ. Ты опять меня привяжешь?

ВЕРНЕР. Пристегиваться нужно обязательно. Здесь нет пепельницы?

МАТЬ. Нет. Разве только вот это...

Негромко - хор. Мать берет с подоконника подставку от цветочного горшка, старательно моет, вытирает и ставит на стол. Вернер стряхивает пепел и затягивается.

Я теперь иногда хожу на кладбище.

ВЕРНЕР. Из-за фрау Кох?

МАТЬ. Нет. Подышать воздухом.

Пауза.

ВЕРНЕР (тушит сигарету, раздраженно). Да кто это там все время поет?

МАТЬ. Это те, кто на Рождество остается здесь, сынок. Они в сочельник смогут спеть для самих себя. Репетируют уже целых две недели. Постоянно одно и то же. Ничего не могут запомнить. Склероз.

Оба прислушиваются.

ВЕРНЕР. Что ж... теперь у вас даже есть лифт...

МАТЬ. И что тут такого?

ВЕРНЕР. Ну... не нужно взбираться по лестнице. И центральное отопление, ковры повсюду. Здесь стало совсем уютно.

МАТЬ. Уютно? Благодарю покорно.

ВЕРНЕР. Но почему? Некоторые даже не хотят уезжать.

МАТЬ. Какая ерунда. С чего ты взял?

ВЕРНЕР. Мне так показалось.

МАТЬ. Ему, видите ли, так показалось. На Рождество каждый хочет быть дома. Знаешь почему? Потому что это праздник любви. (Достает сверток с подарком.) Ну-ка, для кого это?.. Нет, пусть это пока останется тайной. Вообще-то, ты не заслуживаешь подарка. Является - ни того, ни с сего - на четыре дня раньше обычного, озорник.

ВЕРНЕР. Да, мама, видишь ли...

МАТЬ. Хватит об этом. Я уже не сержусь. Но ведь у меня... совсем ничего не собрано. Блузка не поглажена, туфли не почищены...

ВЕРНЕР. Мама, если тебе хочется остаться здесь...

МАТЬ. Не беспокойся, я поеду. Несмотря на Ильзу и все прочее. Все мы порой странно себя ведем. (Снимает домашние туфли и влезает на стул, чтобы достать со шкафа чемоданы.)

ВЕРНЕР. Ты напрасно суетишься, мама. Выслушай меня сперва.

Чемоданы едва не падают на голову Матери.

МАТЬ. Неужели ты не можешь помочь своей старой матери?

Вернер снимает чемоданы. Мать садится.

Совсем голова закружилась. Нет, в Рождество Христово человек должен быть в кругу своих самых любимых.

ВЕРНЕР. Что, что, что?

МАТЬ. Ничего, мне уже лучше. (Кладет на стол меньший чемодан и открывает его.)

ВЕРНЕР. У меня к тебе важный разговор.

Мать раскрывает все дверцы шкафа: половина, принадлежавшая покойной, пуста.

МАТЬ. Посмотри, дитя мое, - это была Хельга Кох. Скоро и здесь будет так же пусто. Знаешь, Вернер...

ВЕРНЕР. Мама!..

МАТЬ. Не перебивай меня, пожалуйста. У меня к тебе тоже важный разговор. Да-да-да, очень важный... Прогнали... Выбросили, словно мусор... Ты виноват. (Приносит к столу белье.) Ах да, вот что: ни за что не соглашайся идти в приют, если уж до этого дойдет дело.

ВЕРНЕР. Но, мама!

МАТЬ. Это тебя убьет.

ВЕРНЕР. За такие-то деньги?!

МАТЬ (осторожно выглядывает в коридор, затем - негромко). А наш новый управляющий?!

ВЕРНЕР. Он толковый человек. Столько усовершенствований. Для вас же старается.

МАТЬ. Старается. Чтобы мы в половине одиннадцатого были в постели. Этот Лемке настоящий тиран. Как Сталин. Постоянно изобретает что-нибудь новенькое. В половине десятого - в постель. Что мы, дети? Мы уже достаточно взрослые, чтобы смотреть телевизор. И еще пристает ко мне, этот фрукт.

ВЕРНЕР (мягко). В половине одиннадцатого, мама.

МАТЬ. Что?

ВЕРНЕР.