Тридцать два ветра   ::   Никитин Николай

---------------------------------------------

Никитин Николай

Тридцать два ветра



Николай Николаевич НИКИТИН

Тридцать два ветра

Я пробирался к станции Луза, надеясь там поймать прямой поезд. Но как-то быстро смерклось, и дальше идти одному стало страшно. Кругом лес, непогода, и я решил заночевать на первом попавшемся мне разъезде неподалеку от лесопункта, выходившего прямо на линию Киров - Котлас. Приближалась новогодняя ночь. "Как-то я проведу ее?" - думалось мне.

Станционный разъезд был обыкновенной избой. Около него тянулись вспомогательные пути, потому что сюда на погрузку подвозился лес. Пассажиров здесь не было. Беспокоясь о том, как и где я проведу эту ночь, я решил поговорить с железнодорожниками, и они позволили мне лечь на скамье, у кассы возле дежурки.

В служебном отделении горела керосиновая семилинейная лампочка, чугунка раскалилась почти докрасна, от бревенчатых стен тянуло смолистым запахом, а узкие крохотные окна так заиндевели, что казались фарфоровыми.

Девушка с рыжими вихрами, очевидно начальник разъезда, стояла за конторкой и, перебирая какие-то документы, щелкала на счетах. Старик дежурный, пригревшись около чугунки, читал растрепанную пухлую книжку. Очки у него сползали с носа. Он поправлял их, затем щипал себя за бородку, словно удивляясь чему-то необыкновенному, иногда что-то шептал про себя, и это мешало девушке сосредоточиться. Она сердито поглядывала на него, но старик ничего не замечал.

- Ах, Портос, ах, чертов сын! - вдруг воскликнул старик в восторге. Вот это мушкетер! Послушай, Анечка, ты когда-нибудь Дюма читала?

- Иван Варсонофьевич, - сказала она. - Видите, дело срочное, а вы тут с посторонними вопросами.

Старик опешил.

- Это что, намек? - сказал он. - Я только хотел спросить вас: читали вы или не читали? И теперь вижу - не читали. - Он хлопнул книжкой по лавке. - И меня нечего учить. Я полвека на железке. Я полный пенсионер. А вы меня учите! Почему я вернулся на работу? Потому что мой мозг сказал мне: "Помогай". А вы...

- Что вы, что я, Иван Варсонофьевич?.. Я вас и не думаю учить. - Аня опустила глаза и погрузилась в работу.

- Понятно, вы начальники, - продолжал старик тянуть свое. - Мы в техникуме не учились. Однако я тоже могу делать замечания. Мы со стрелки проходили жизнь, многоуважаемая. Я тоже мог бы быть начальником, и, когда меня спросили: "Кем хотите?" - "Дежурным", - ответил я. А почему? Годы. Вот как я рассуждал! Значит, я-то понимаю, что такое служба...

Иван Варсонофьевич говорил долго. Он беседовал вслух сам с собой. И в этой беседе было все: и воспоминания о прошлом, и недоумение при мысли о том, что его длинная трудовая жизнь как будто кончается.

Откинувшись на спинку лавки, старик скрутил себе папиросу и закурил от уголька. Аня по-прежнему писала. Равномерно потрескивал телеграфный аппарат.

Старик глядел на Аню. На сердце у него отлегло, и он уже забыл свою обиду.

- Вот что, начальница, - примирительно сказал он. - Приходи ко мне сегодня. Конечно, развлечений у нас нет, но все-таки... Дарья Петровна обещалась пышки спечь. Патефончик пустим. Ясно, сердце не о том болит... Да разве твой Вася в окопе не будет рад, когда ты ему напишешь: "Собралась, дескать, к старикам, желали тебе победы..."

- Иван Варсонофьевич, ведь ночью идет военный состав. И вы отлично знаете.

- Люба заменит... Линия в порядке. Пройдет по графику, как миленький. Впервые, что ли?

Взвизгнул блок у двери. На пороге в огромном овчинном тулупе, занесенная снегом, показалась стрелочница.

- Буран будет... - проговорила она, разматывая платок.

Аня бросилась к дверям.

- И не думай-ко ты без жакетки, - остановила ее баба. - Скрючивает сразу. Такой мороз! Путю совсем закрыло. Рельс в снегу уж по головку.

- А ты раздеваешься? - сказала Аня.