Тринадцатый ученик   ::   Самарин Юрий

- мальчишка без отца-матери растет, - запричитали дальше, - чуть не потонул из-за сглазу. Мало вас, ведьмачих, палили.

- Чего? - задохнулась тетя Нюра.

- Кошку давай! - заорал Бармалей, и Танька Мурманчиха без возражений понеслась к сараю за железным тройным крюком, именуемым "кошкой", потому что внук ее Димка, пулявший камнями из укрытия, достал уже всех в деревне и она опасалась справедливого возмездия.

Димка был сослан сюда, к бабке, из Мурманска, где действительно торговые мамка с папкой не имели ни времени, ни сил расправляться с отпрыском, то и дело навещавшим отделение милиции. Шустрый мальчонка ссылку свою (уже полтора года) отбывал весело и был дружно ненавидим всем местным населением.

- Чего это она так тебя, теть Нюр?

- Я ни при чем, - забормотала тетя Нюра, придвигаясь к Пашке и хватая его за пуговицу рубахи, - он мне прошлым летом все цветы перемял - я только глянула на него. А он чуть не утоп. В водорослях запутался посередке пруда.

- Все в курсе, - добавил Бармалей, - он там рыдал и орал, пока детский круг не догадались бросить.

- Ведьма! - выкрикнула Мурманчиха, перебрасывая металлическую "кошку" через забор.

- Еще, бывает, на воде смотрят, - встрял Семен, неслышно подкравшийся сзади. На спине его горбом торчала пустая корзина.

Совсем недавно Семен бросил пить. Причем удивительным и чудесным было то, что опомнился он как-то вдруг и сам по себе. Так он и повествовал: лежу, говорит, в доме - пусто. Пропил все. Конец. С этого момента и начал Семен новую жизнь. Устроился на кирпичный заводик (на работу надо было ходить пешком километров семь) и принялся по-новому и даже со вкусом обустраиваться в новой, трезвой реальности. Занялся травяным и грибным промыслом, все выходные пропадал в лесах, набирая полную корзину в самое засушливое время. Вот и нынче нацелился на ранние весенние строчки и сморчки. Сам питался скудно, ориентируясь на подножный корм, а потому сумел приодеться - купил джинсовый костюм и кеды. Так что и весь облик Семена преобразился, и сам он ужасно зауважал себя за обнаружившуюся столь внезапно силу воли, частенько останавливался на выходе из деревни у порушенной и разграбленной лесопилки, с тайным удовлетворением читая и перечитывая сохранившуюся на одной створке ворот надпись: "Трезвость должна стать не просто нормой, а образом жизни". А коль уж уникальная воля обнаружилась, наверняка и ум прятался внутри недюжинный, и Семен поверил: "не будь водки - академиком стал бы!" И страстно полюбил он теперь ученую, интеллигентную беседу.

- На воде смотрят. И энергии призывают. Находят воров. Извлекают из ничего предметы.

"Однако из инфернального болота не выбраться. Когда ж я найду себе тихий, молчаливый уголок?" - подумал Паша и, словно кто дернул его за язык, произнес:

- А я, Семен, таких людей знал!

- Ну?!

Общее восторженное внимание обратилось на Пашу: Бармалей, красный и уже озлившийся (ведро никак не удавалось зацепить), тетя Нюра, Семен. Позади обозначились новые действующие лица.

Баба Груша, хохлушка, с плетеной сеточкой бежит продавать дачникам сметанку и творожок. Домик ее аккуратный, издали заметен и радует глаз герани, все в цветных гроздьях, на подоконниках. Баба Груша - трудяга и знаток грибных мест. Семен обхаживал ее, выспрашивал тайные тропки. А она выдаст маршрут, будешь, следуя инструкциям, искать - придешь пустым, а баба Груша по тем же овражкам пробежится - ведро белянок засолит.

Виктория Федоровна, статная пожилая москвичка, спешит на почту за газетами, притормозила тоже. Купила дом здесь, в Любавино, пару лет назад, живет с дочерью и внучкой. Дочь Жанна, всегда слабая здоровьем, тяжело перенесла роды, получила шок и тронулась умом. Болезнь прогрессировала.