Трущебные люди (рассказы)   ::   Гиляровский В А

Но пять часов утра и голос дневального "шоштая рота, вставай!" да звук барабана или рожка, наяривавшего утреннюю зорю, погружал его снова в неприглядную действительность солдатской жизни.

Он с усилием открывал глаза и расправлял изломанные на ученье члены.

Сквозь густой пар казарменного воздуха мерцали красноватым потухающим пламенем висячие лампы с закоптелыми дочерна за ночь стеклами и поднимались с нар темные фигуры товарищей. Некоторые уже, набрав в рот воды, бегали по усыпанному опилками полу, наливали в горсть воду и умывались. Дядькам и унтер-офицерам подавали умываться из ковшей над грудами описок. Некоторые из "старых" любили самый процесс умывания и с видимым наслаждением доставали из своих сундучков тканые полотенца, присланные из деревни, и утирались. А спавший рядом с Вороновым на нарах "штрахованный" солдатик Пономарев, пропивавший всегда и все, кроме казенных вещей, утирался полой шинели или суконным башлыком. Полотенца у Пономарева никогда не было.

Ишь лодырь, полотенца собственного своего неимеет! -- заметил ему раз взводный Терентьев.

Где же я возьму, Трифон Терентьич? Из дому не получаю денег, а человек я не мастеровой.

Лодырь ты, дармоед, вот что! У исправного солдата всегда все есть, хоть Егорова взять для примеру!

Егоров, солдатик из пермских, со скопческим, безусым лицом, встал с нар и почтительно вытянулся перед взводным.

Егоров от нас же наживается, по пятаку с рубля проценты берет... А тут на девять-то гривен жалованья в треть да на две копейки банных не раскутишься...

Пшел, становись на молитву! -- раздалась команда дежурного по роте и прекратила спор...

Воронов считался в роте "справным" и "занятным" солдатом. Первый эпитет ему прилагали за то, что у него все было чистенькое, и мундир, кроме казенного, срочного, свой имелся, и законное число белья, и пар шесть портянок. На инспекторские смотры постоянно одолжались у него, чтобы для счета в ранец положить, ротные бедняки, вроде Пономарева, и портянками и бельем. "Занятным" называл Воронова унтер за его способность к фронтовой службе, "емнастике" и "словесности", обыкновенно плохо дающейся солдатам из неграмотных, которых всегда большинство в пехотных полках армии.

-- Садись на словесность! -- бывало, командует взводный офицер из сдаточных, дослужившийся годам к пятидесяти до поручика, Иван Петрович Копьев.

И садится рота: кто на окно, кто на нары, кто на скамейку.

-- Егоров, что есть солдат? -- сидя на столе, задает вопрос Копьев.

Егоров встает, уставляет белые, без всякого выражения глаза на красный нос Копьева и однотонно отвечает:

Солдат есть имя общее, именитое, солдат вся кий носит от генерала до рядового...

Вррешь! Дневальным на два наряда... Что есть солдат, Пономарев?

Солдат есть имя общее, знаменитое, носит имя солдата...

Вррешь. На прицелку на два часа! Не носит имя, а имя носит... Ворронов, что есть солдат?

Солдат есть имя общее, знаменитое, имя солдата носит всякий военнослужащий от генерала до послед него рядового.

Молодец Воронов!

Рад стараться, ваше благородие!

Далее следовали вопросы: "что есть присяга, часовой, знамя" и др. и, наконец, сигналы. Для этого призывался горнист, который на рожке играл сигналы, и Копьев спрашивал поочередно, какой сигнал что значит, и заставлял спрашиваемого проиграть сигнал на губах или спеть его словами. В последнем случае горнист отсылался.

-- Играй наступление, раз два, три!--хлопал в ладоши Копьев, и с последним ударом взвод начинал хором:

Та-ти-та-та, та-ти-та-та, та-ти, та-ти, та-ти-та, та,та, та.

Верно! пой словами.

И взвод пел: "За царя и Русь святую уничтожим мы любую рать врагов".