В месте светлом, в месте злачном, в месте покойном   ::   Бакланов Григорий

И только когда увидела, как вздрагивает на земле нога в высоком солдатском ботинке, когда собака, по-волчьи поджав хвост, дергает зубами, поняла.

Она попросила монтажницу на другой день:

– Рая, у тебя, наверное, есть срезки. Дай мне кадрик.

Та склеивала ленту на монтажном столе, зарядила, вновь зажужжало, замелькало на крошечном экране.

– Сейчас этот придет, – не оборачиваясь, сказала монтажница.

– А ты дай, я уйду. Или мне в другой раз зайти?

– Вон они в корзине. Бери хоть все.

Из большого матерчатого мешка, распятого на металлическом каркасе, куда сбрасывали ненужные ленты, Изабелла доставала, раскручивала их в руках, смотрела на свет.

– Чего ты там возишься?

И, запустив руку наугад, монтажница достала, глянула мельком:

– Вот.

Кадр за кадром смотрела она всю сцену на свет: вот они идут, ближе, крупней…

– Этого не будет? – спрашивала она, заикаясь. – Совсем? А как же?

– Нам паньски планы неведомы. Монтирует все по новой, черти его крутят.

Изабелла сидела с лентой на коленях, когда вошел режиссер.

– Так… Что у нас? Смотрим!

Наклонясь над монтажным столом, он стоял к ней спиной, мощные короткие ноги расставлены, фирменные джинсы, каменный зад.

– Федор Федорович, – сказала она жалким голосом, – а как же проход офицеров? Его что, теперь не будет? Это правда?

– Почему посторонние в монтажной?

– Федор Федорович, так нельзя.

Он живо обернулся, а она сидела, испуганная.

– Па-ачему, я спрашиваю, посторонние в монтажной? – повысил он голос, и она впервые увидела, какие крупные у него зубы. – Па-ачему?

– Простите меня, Федор Федорович, – она готова была сейчас на любое унижение, – вы сами просили его. Вы говорили, зрителю жаль будет, если… Как же так? Так нельзя. Это, может быть, последнее, что осталось от человека.

– Кто ее сюда пустил? – заорал он и глядел на нее тем взглядом, в котором она уменьшалась до невидимых размеров. – Вон отсюда и не сметь!

Изабелла вскочила. На стене над ней висел металлический шкафчик, она ударилась головой, оглохнув на миг. Боль была такая, что все поплыло зелеными и огненными кругами.

– Вы не вырежете эту сцену, – говорила она, тяжело дыша, и он отступил на шаг, она показалась ему безумной. – Я прокляну вас и ваш фильм. Знайте, во мне есть эта сила. Он не выйдет на экран!

– Уберите от меня эту психопатку! – немного струхнув, крикнул режиссер, но когда ее уже не было в монтажной. – Всякие будут, понимаешь…

Подобно многим кинематографистам, он был суеверен.

А она шла по коридору, как слепая, и встречные оборачивались ей вслед. Дома от тупой боли в голове она потрогала ушиб. Сплошная корка: волосы, запекшаяся кровь.

Как он тогда ласково взъерошил ей затылок большой теплой своей рукой: «Для чего покрасилась, как все? Вот и не узнаю, какой ты масти».

Много ли он успел узнать про нее?

This file was created

with BookDesigner program

[email protected]

03.01.2009