Вешние воды   ::   Хемингуэй Эрнест

Ему хотелось, если удастся, добраться до Чикаго той же ночью, чтобы утром сразу взяться за дело. Птица снова зашевелилась. Она уже начала понемногу приходить в себя. Скриппс ласково погладил ее рукой. Птица затихла, Скриппс побрел дальше.

В конце концов ему совсем ни к чему забираться в Чикаго. Есть и другие места. Что с того, что какой-то там критик Генри Менкен назвал Чикаго литературной столицей Америки? Есть еще Гранд-Рапидс. В Гранд-Рапидсе он мог бы определиться куда-нибудь в мебельное производство. Подобным образом создавались немалые состояния. Мебель из Гранд-Рапидса славится всюду, где вечерами прогуливаются молодые, мечтающие о семейном очаге. Он вспомнил чикагскую рекламу, которую видел еще в детстве. На нее ему показала мать, когда они скитались босые там, где теперь, наверное, раскинулся Луп, и побирались у каждой двери. Мать любила смотреть, как весело вспыхивают лампочки рекламы.

— Они напоминают мне Сан-Миниато в моей родной Флоренции, — говорила она. — Посмотри на них внимательно, сынок. Настанет день, когда симфонический оркестр Флоренции будет играть твою музыку.

Скриппс часами глядел на светящиеся буквы, пока мать спала, завернувшись в старую шаль, там, где теперь, вероятно, стоит гостиница «Блэкстон». Это зрелище производило на него чрезвычайное впечатление.

ФИРМА ХАРТМАН ПРЕВРАТИТ ВАШ ДОМ В РАЙСКОЕ ГНЕЗДЫШКО,

— манила она и каждый раз вспыхивала другим светом. Сперва ярким, ослепительно-белым. Его Скриппс любил больше всего. Потом — мягким, зеленым. Потом красным. Однажды ночью, когда он лежал, свернувшись, возле теплого материнского тела и любовался игрой электрических огней, к ним подошел полисмен.

— А ну, убирайтесь отсюда! — строго сказал он. Да-да, в мебельном деле, если знать, как за него взяться, можно нажить большие деньги. А он, Скриппс, знал всю эту штуку до тонкости. Он уже все решил. Он осядет в Гранд-Рапидсе. Птичка снова встрепенулась, теперь уже радостно.

— А какую чудесную позолоченную клетку я тебе смастерю, милая ты моя! — возбужденно сказал Скриппс.

Птичка доверчиво клюнула его. Скриппс широким шагом двинулся дальше сквозь метель. Колею уже стало заносить снегом. Принесенный ветром откуда-то издалека, до Скриппса долетел отголосок индейского боевого клича.



4

Куда попал Скриппс? Идя ночью в непогоду, он утратил всякое представление о времени и расстоянии. Он отправился в Чикаго после того жуткого вечера, когда обнаружил, что его дом уже не дом. Почему ушла Люси? Что стало с Пруси? Он, Скриппс, ничего не знал. Да и не очень-то его все это волновало, если разобраться. Все это осталось позади. И для него уже больше не существовало. Он стоял по колено в снегу перед железнодорожной станцией. На станционном строении большими буквами было написано:

ПЕТОСКИ.

На платформе в общей куче, закоченевшие и наполовину заметенные снегом, лежали около десятка убитых оленей, привезенных охотниками с Верхнего полуострова Мичигана, — их должны были погрузить на поезд. Скриппс снова прочел надпись. Неужели это Петоски?

В станционном здании, за окошечком с деревянной заслонкой, сидел человек и вроде бы что-то выстукивал. Он взглянул на Скриппса. Может, это телеграфист? Что-то подсказало Скриппсу, что так оно и есть.

Он выбрался из сугроба и подошел к окошечку. Человек и впрямь усердно орудовал телеграфным ключом.

— Вы телеграфист?

— Да, сэр, — отозвался тот. — Телеграфист.

— Поразительно!

Телеграфист окинул его подозрительным взглядом. В конце концов, что ему этот человек?

— Тяжело работать телеграфистом? — поинтересовался Скриппс.

Он хотел было сразу спросить, вправду ли это Петоски. Однако он не знал этого района Северной Америки и потому решил быть учтивым.