Хорошая жизнь   ::   Бунин Иван Алексеевич

А в горнице - вонь, кислотой какой-то, лежит он весь ободранный, изгвазданный, храпит и захлебывается... Страм и жалость смотреть, а ведь кровь моя родная! Погляжу, погляжу, послушаю и - выйду. И такая-то тоска меня взяла! Поужинала через силу, прибрала со стола, огонь потушила... Не спится, да и только, вся дрожу-лежу... А ночь светлая, видная. Слышу, проснулся. Все кашляет, все выходит на двор, дверью хлопает.

- Что это ты, спрашиваю, ходишь?

- Живот, говорит, болит.

По голосу слышу - тревожится, тоскует.

- Ты, говорю, выпей чернобыльнику.

Полежала еще, даже задремала немножко, чувствую сквозь сон - прокрадается кто-й- то по половику. Вскочила - он.

- Мамаша, говорит, не пугайтесь меня за ради Христа...

И как зальется в три ручья! Сел на постель, руки ловит, целует, слезами обливает, а сам даже захлебывается, - так плачет-рыдает. Я не стерпела - и себе! Жалко, понятно, а делать нечего - из-за него вся моя судьба решается. Да он и сам, вижу, понимает это хорошо,

- Простить я тебя, говорю, могу, а поделать, ты сам видишь, теперь уж ничего нельзя. И уходи ты куда-нибудь подале, чтоб я и не слыхала про тебя!

- Мамаша, говорит, за что вы меня не хуже сидяки этого, Никанор Матвеича, погубили?

Ну, вижу, человек еще не в своем уме, не стала и спорить. Поплакал, поплакал, поднялся и ушел. А наутро глянула я в горницу, где он спал, а его уж и след простыл. Ушел, значит, пораньше от страму - и как в воду канул. Был слух, жил будто в Задонске при монастыре, потом на Царицын подался, а там небось и голову сломил... Да что об этом толковать - только сердце свое тревожить! Воду варить вода будет...

А что он про Никанор Матвеича сказал, так я даже глупо это считаю. Авось не великими деньгами покорыстовалась, не из кармана вытащила. Он сам свое убожество понимал, сам скучал часто. Бывало, скажет мне:

- И калекой меня, Настя, судьба моя сделала, и характер у меня сумасходный: то мне весело чего-й-то, как перед бедой какой, то такая тоска, особливо летом, в жару, в пыль эту, просто руки на себя наложил бы! Помру я, похоронят меня на Чернослободском кладбище - цельный век будет эта пыль лететь на мою могилку через ограду!

- Да что ж, мол, Никанор Матвеич, об этом убиваться? Мы этого чуять не будем.

- Да это, говорит, что ж, что чуять не будем, - беда та, что при жизни о том думаешь...

А правда, скука, бывало, у нас в доме, у Самохваловых-то, как все позаснут после обеда, а ветер несет эту пыль! И руки-то он наложил на себя в страшную жару, в самое глухое время. Город у нас, правда, ужасный скучный. Я вон была недавно в Туле: какое же сравнение!

Капри. 11. 1911