Хороший исход   ::   Бакланов Григорий

Она в готовой драповой красной шубе с пушистым песцовым воротником, в высокой пушистой шапке: косые черные и белые полосы. За этими шапками с осени душились в очередях, а теперь их встретишь через две на третьей.

Обстановка суда вызывает у Боборыкиной робость. Привычные для нее понятия тут смещены. Когда кто-либо из профессоров появляется в больнице и в белой шапочке, белом халате идет по коридору во главе целого шествия врачей, настает тишина, больные в палатах волнуются и ждут. Здесь же профессоров безо всякого почтения, всех вместе усадили тесно к стене за маленький стол, а молодая женщина, судья, сидит на возвышении в высоком дубовом кресле, и стол огромный, и двое заседателей в креслах поменьше так далеко от нее, что и локтями не касаются.

Боборыкина смотрит на судью и от волнения вначале плохо понимает, что ей говорят, и только кивает и вся, не сходя с места, с готовностью подается грудью вперед. И комкает, комкает платочек в потных пальцах.

У нее спрашивают, и она, волнуясь, очень сознательно произносит имя, отчество свое, фамилию, словно подписку дает. Потом ей показывают, где расписаться, она расписывается. Пятясь от стола, возвращается на место. Ждет.

– Скажите, Боборыкина,- обращается к ней судья,- кем вы работаете?

– Лаборанткой,- говорит Боборыкина и при этом отрицательно качает головой, как бы заранее отметая от себя любые возможные подозрения.

– Вам приходилось прежде встречать профессора Осипова? Вы знаете его в лицо?

– Как же мы можем не знать? – Боборыкина не столько оборачивается на профессора, который сидит отдельно ото всех, сколько отстраняется испуганно, хоть и стоит далеко от него.

Судья облокачивается о стол, ложится щекой на руку, чтоб из-за солнца лучше видеть свидетельницу, пальцы запускает в свои пушистые волосы. Ее только недавно научили простому средству: не мылом мыть голову и не шампунями, а яичным желтком и промывать отваром ромашки. И волосы особенно золотятся, пушистые-пушистые, ей приятно чувствовать сейчас их пальцами.

– А скажите, Боборыкина, вы помните тот случай с больным Шаничевым?..

– Ну как же этот случай не помнить! – перебивает ее Боборыкина и дышит чаще.

Адвокат сразу начинает что-то записывать. Боковым зрением судья видит это, понимает, что он там записывает, какой готовит уличающий вопрос, И, все так же лежа щекой на ладони, не сводя со свидетельницы своих серых больших глаз, сама задает этот вопрос:

– А почему он вам так памятен, тот случай? Вы что, уже знали, когда вам принесли из операционной…

Тут судья несколько затруднилась в словах, не зная точно, как назвать то, что принесено было из операционной, и один из экспертов пришел ей на помощь:

– Материал! -…когда вам принесли этот материал из операционной, вы что, уже знали, что больной умер? – спокойно заканчивает свой вопрос судья, даже взглядом не поблагодарив пожилого эксперта.

– Ну как же!..

И тут же Боборыкина спохватилась, побоявшись, что сказала не то. Она видит, все чего-то ждут от нее, все на нее смотрят, и она, волнуясь, оглядывается за помощью на Корзун. Но та, просвещенно улыбнувшись, только головой покачала над такой ее простотой, показывая тем самым, что здесь они не врач и лаборантка, здесь Боборыкина свидетельница и должна самостоятельно отвечать суду.

– Ну как же! Конечно… Как я могла знать? Я ничего не знала. Принесли и принесли из операционной.

– Значит,- уточняет судья,- вы не знали, что больной, материал которого,- она делает ударение на слове «которого» и теперь уже твердо взглядывает на эксперта, пытавшегося помогать ей в обращении со словами,- материал которого был принесен вам на биопсию, вы не знали, что больной этот умер?

– Нет, не знала! – Боборыкина трясет щеками.- Не знала.

– И биопсию вы делали, как всегда?

– Как всегда! А как же можно иначе? Мы иначе не делаем.