Хроника Пикирующего Бомбардировщика   ::   Кунин Владимир

Тридцать четыре минуты назад пикирующий бомбардировщик Пе-2 Сокол-115 под командованием пилота лейтенанта Сергея Архипцева, имея на борту штурмана младшего лейтенанта Вениамина Гуревича и стрелка-радиста старшего сержанта Евгения Соболевского, перестал отвечать на позывные командного пункта полка. Около рации на ящике из-под бомбовых взрывателей сидел командир полка, тридцатидвухлетний полковник Дорогин. Дорогин слегка заикался и, как все люди, страдающие этим недостатком, был молчаливым и застенчивым. Комбинезон у него был расстегнут, волосы прилипли ко лбу, шлемофон висел на поясе. За спиной Дорогина стояли командиры отрядов и эскадрилий. Чуть в стороне от них в затылок радисту угрюмо смотрел старшина Кузмичов - механик самолета Сокол-115. - В-ввызывай еще раз, - негромко сказал Дорогин и закурил папиросу. Радист сдвинул наушники на виски, рукавом вытер пот: - Да кого же вызывать-то, товарищ полковник?! У них горючего на восемнадцать минут оставалось, когда они последний раз на связи были… - Дерьмо… - отчетливо проговорил Кузмичов, с ненавистью глядя на радиста. - Что ты в горючем понимаешь, сопляк! Включай свой «Зингер»! Зови их! Испуганный радист втянул голову в плечи и вопросительно посмотрел на командира полка. Дорогин медленно наклонился, положил на землю папиросу и аккуратно раздавил ее сапогом. «Их нету… - подумал Дорогин. - Их уже нету. Еще совсем недавно они были… Сначала здесь… Рядом. Потом там, в воздухе… А теперь их уже нигде нет… И не будет…» - 3-ззови их, - сказал он радисту. Щелкнул переключатель. Облизнул губы радист. - Сокол-115, Сокол-115!.. Я-Рубин, я-Рубин… Отвечайте. Сокол-115, я - Рубин…

Солнце уже давно село за бараки ремонтных мастерских, жара спала, и от землянок мотористов на стоянку стал наползать вечер. Издалека ветер донес хрипловатый патефонный голос, который пел: «Мадам, уже падают листья, и осень в прозрачном бреду…» Порывы теплого ветра стихали, и голос пропадал. Кузмичов медленно брел по стоянке первой эскадрильи. Ни о чем не думая, ничего не понимая, шел, шел и шел… Его словно выскребли всего изнутри, и не мог он ни думать, ни страдать, ни отчаиваться. А если он сейчас и движется, то по привычке, по инерции… Ну, как курица с отрезанной головой, что ли… «Я гибну в любовном огне… Когда же вы скажете…» «Целую неделю из землянки в землянку, из барака в барак таскают…» - подумал Кузмичов про пластинку и вдруг понял, что он идет к месту стоянки своей машины. Выстроились зачехленные самолеты. Вот сто двенадцатый, сто тринадцатый, сто четырнадцатый… Сомкнутым строем стояли бомбардировщики. И вдруг разрыв. Одной машины нет. А дальше опять плотно, крыло в крыло; сто шестнадцатый, сто семнадцатый, сто восемнадцатый… Остановился Кузмичов, опустил руки. И кажется ему, что стоит на своем месте сто пятнадцатый и кто-то ему из кабины рукой машет. Улыбнулся Кузмичов, хотел было тоже рукой махнуть, и… вот уже нет самолета - валяются на пустой стоянке тормозные колодки, струбцины от элеронов и рулей глубины, чехлы моторные. И тут словно прорвало, схватился за голову, упал на землю… «И, взглядом играя усталым, шепнула она, как в бреду…» - донес ветер, но Кузмичов уже ничего не слышал.

Настоящих стариков в полку было трое: авиационный механик старшина Кузмичов, младший сержант Коцуба - кладовщик склада ГСМ и писарь штаба ефрейтор Марголин. Всем троим было далеко за сорок, и в полку, где средний возраст личного состава колебался между двадцатью и двадцатью четырьмя годами, Марголин, Кузмичов и Коцуба выглядели ожившими мамонтами. Некоторое время они даже жили вместе. Правда, недолго. Первым покинул землянку Кузмичов.