За час до файфоклока   ::   Моэм Сомерсет

Правда, у нее у самой цвет лица совершенно погиб. Никто бы теперь не поверил, что из двух сестер более хорошенькой всегда была Миллисент. Кэтлин с годами похудела - некоторые, правда, находят ее чересчур худой, - но теперь, когда она остриглась, а на щеках у нее всегда румянец благодаря игре в гольф при любой погоде, она, по мнению миссис Скиннер, стала совсем недурна. Вот о бедной Миллисент этого не скажешь; фигура у нее испортилась окончательно; ростом она невелика, и располнев, стала просто бесформенной. А располнела она ужасно; должно быть, тропическая жара виновата - мешает двигаться. Кожа у Миллисент бледная и нечистая; голубые глаза, когда-то составлявшие ее главную прелесть, словно выцвели.

"Ей надо бы заняться своей шеей, - размышляла миссис Скиннер. - У нее скоро будет двойной подбородок".

Она пробовала заговаривать об этом с мужем. Он возразил, что Миллисент, в конце концов, не такое уж юное создание. Так-то оно так, но из этого еще не следует, что нужно совсем распуститься. Миссис Скиннер решила серьезно поговорить с дочерью; но, разумеется, из уважения к ее горю придется подождать до окончания траура. В сущности, она была рада законному поводу отложить этот разговор, мысль о котором слегка пугала ее. Миллисент и в самом деле изменилась. Что-то мрачное было теперь в выражении ее лица, от чего матери становилось не по себе в ее присутствии. Миссис Скиннер любила тотчас же высказывать вслух всякую мысль, пришедшую в голову, а у Миллисент завелась неприятная манера не отвечать, когда к ней обращаешься (просто так, чтобы что-нибудь сказать), и неизвестно, слышала она или нет. Иногда это невыносимо раздражало миссис Скиннер, и, чтобы удержаться от резкого замечания по адресу Миллисент, ей приходилось напоминать себе, что бедный Гарольд умер всего восемь месяцев назад.

Свет из окна падал на пухлое лицо вдовы; молча остановившейся посреди комнаты. Кэтлин, стоя к окну спиной, с минуту вглядывалась в это лицо.

- Миллисент, мне нужно поговорить с тобой, - начала она. - Сегодня утром я играла в гольф с Глэдис Хейвуд.

- Кто выиграл, ты? - спросила Миллисент. Глэдис Хейвуд была единственной незамужней дочерью каноника.

- Она мне сказала одну вещь, которая касается тебя, и я считаю, что ты должна знать об этом.

Миллисент перевела глаза на окно, за которым ее дочка поливала цветы.

- Мама, вы сказали Энни, чтобы она напоила Джоэн чаем в кухне? спросила она.

- Да, девочка будет пить чай вместе со слугами. Кэтлин недружелюбно взглянула на сестру.

- Епископ по дороге на родину провел несколько дней в Сингапуре, продолжала она. - Он большой любитель путешествий. На Борнео он тоже бывал и знает многих из твоих знакомых.

- Как ему интересно будет встретиться с тобой, дорогая, - сказала миссис Скиннер. - Может быть, он и бедного Гарольда знал.

- Да, он встречался с ним и очень хорошо его помнит. Он говорит, что был потрясен известием о его смерти.

Миллисент села и принялась натягивать свои черные перчатки. Миссис Скиннер показалось странным, что она никак не отозвалась на слова Кэтлин.

- Кстати, Миллисент, - сказала она. - Куда-то исчез портрет Гарольда. Ты его не брала отсюда?

- Да, я его взяла и спрятала.

- Казалось бы, для тебя должно быть приятнее иметь его перед глазами.

Миллисент и на этот раз промолчала. Положительно несносная привычка.

Кэтлин, слегка повернув голову, в упор посмотрела на сестру.

- Миллисент, зачем ты нам сказала, что Гарольд умер от лихорадки?

Вдова не шевельнулась и не отвела глаз, но по ее желтоватому лицу медленно разлилась краска. Она по-прежнему молчала.

- Что означает твой вопрос, Кэтлин? - с недоумением спросил мистер Скиннер.

- Епископ говорит, что Гарольд кончил самоубийством.