Высшая мера   ::   Пронин Виктор

- Литературу почитал, историю, географию, карту острова изучил? Знаешь, где находится бухта, из которой Афродита вышла?

- Из пены она вышла.

- Не из мыльной же пены! - заорал Апыхтин, теряя терпение.

- Из морской.

- Как называется главный город Кипра?

- Так и называется… Столица.

- Все! Сгинь. Нет больше моих сил заниматься твоим воспитанием! - Апыхтин беспомощно посмотрел на жену.

- Ты сегодня и так, по-моему, перенапрягся, - рассмеялась Катя. - Пожалей себя.

- Да ладно уж. - Апыхтин привлек к себе Катю, обнял.

В это время зазвонил телефон.

- Опять, наверно, Басаргин. Будешь говорить?

- Буду, - решительно сказал Апыхтин и прошел в комнату, откуда продолжали нестись звонки. - Да! - сказал он, подняв трубку. В его голосе явственно звучала властность, готовность говорить, но сквозило и недовольство, совсем немного, такое обычно бывает у большого начальника при разговоре с подчиненным. Не потому, что он и в самом деле чем-то недоволен, вовсе нет, просто эта вот еле заметная нотка сразу проясняла, высвечивала, кто из них главнее, кто руководитель, а кто маленько пониже.

Вовка благоразумно убрал звук в телевизоре, сам Апыхтин упал в кресло и, отвернувшись ото всех, глядя только в залитое утренним солнцем окно, продолжал разговор. Постепенно нотка недовольства исчезла, поскольку звонил вовсе не Басаргин, а другой его заместитель, Осецкий, и звонил по делу, которое Апыхтину было интересно. Теперь его начальственное положение определялось краткостью, немногословностью реплик.

- Да, - говорил он отрывисто. - Понял. И что же из этого следует? Ни в коем случае! Ну? Ну? Ну?

Конечно же, каждый понимает, что нужно очень остро чувствовать свое служебное превосходство, чтобы три раза подряд произнести в трубку довольно бесцеремонное словечко «Ну?», причем вопросительно произнести, тем самым требуя от собеседника пояснений, уточнений, новых подробностей.

Это происходило почти каждое утро - работа начиналась с телефонных звонков. Апыхтин не возражал, ему даже нравилось начинать день вот так - в халате, в кресле, закинув ногу на ногу, ощущая в себе не растраченные еще за день силы, наслаждаясь быстрым обдумыванием на лету всего, что сообщает прямо с утра его свита - свита председателя правления банка. Он видел, что соображает быстрее тех, с кем разговаривал, глубже и острее понимает возникающие сложности, сразу, буквально сразу находит решение правильное, грамотное, а когда требуется, то и достаточно жесткое.

Эта уверенность давала ему спокойствие - нет у него соперников, некем его заменить в банке, нет человека, который бы мог потеснить его, сбросить с кресла. И борода, и рост, и вполне приличная полноватость - все работало на Апыхтина, и он это прекрасно сознавал. Даже утренние звонки, которые вроде бы нарушали домашний покой, ему нравились: верные люди торопились доложить обо всем, что случилось за ночь, что могло случиться за день.

- Гони его в шею! - сказал Апыхтин, выводя разговор на финишную прямую.

- Уже, - ответил Осецкий.

- Молодец. Что Кандауров?

- Возникал.

- Что-то зачастил.

- Я тоже обратил на это внимание.

- Обнищал?

- Скорее оборзел.

Такой разговор нравился Апыхтину. Любое его слово, предположение, сомнение подхватывалось, развивалось, его настроение прочитывалось мгновенно, его желания угадывали по самым кратким замечаниям и не оспаривали. Кто-то мог бы в этом заподозрить подхалимаж, но его не было - Апыхтин и его замы были единомышленниками, споры между ними возникали чрезвычайно редко, поскольку за день они встречались много раз и утряска мнений происходила постоянно.

Собственно, эти четверо были учредителями банка, и ни у кого из них не возникало надобности всерьез разыгрывать из себя начальника и подчиненных.