Жемчужное ожерелье   ::   Лесков Николай Семенович

- А будет все очень хорошо: они будут счастливы!

- Очень рад! Только не мешает, - говорю, - моему братцу и тебе знать и помнить, что отец Машеньки всем известный богатый сквалыжник.

- Что же из этого? Я этого, к сожалению, и не могу оспаривать, но это нимало не мешает Машеньке быть прекрасною девушкой, из которой выйдет прекрасная жена. Ты, верно, забыл то, над чем мы с тобою не раз останавливались: вспомни, что у Тургенева - все его лучшие женщины, как на подбор, имели очень непочтенных родителей.

- Я совсем не о том говорю. Машенька действительно превосходная девушка, а отец ее, выдавая замуж двух старших ее сестер, обоих зятьев обманул и ничего не дал, - и Маше ничего не даст.

- Почем это знать? Он ее больше всех любит.

- Ну, матушка, держи карман шире: знаем мы, что такое их "особенная" любовь к девушке, которая на выходе. Всех обманет! Да ему и не обмануть нельзя - он на том стоит, и состоянию-то своему, говорят, тем начало положил, что деньги в большой рост под залоги давал. У такого-то человека вы захотели любви и великодушия доискаться. А я вам то скажу, что первые его два зятя оба сами пройды, и если он их надул и они теперь все во вражде с ним, то уж моего братца, который с детства страдал самою утрированною деликатностию, он и подавно оставит на бобах.

- То есть как это, - говорит, - на бобах?

- Ну, матушка, это ты дурачишься.

- Нет, не дурачусь.

- Да разве ты не знаешь, что такое значит "оставить на бобах"? Ничего не даст Машеньке, - вот и вся недолгa.

- Ах, вот это-то!

- Ну, конечно.

- Конечно, конечно! Это быть может, но только я, - говорит, - никогда не думала, что по-твоему - получить путную жену, хотя бы и без приданого, это называется "остаться на бобах".

Знаете милую женскую привычку и логику: сейчас - в чужой огород, а вам по соседству шпильку в бок...

- Я говорю вовсе не о себе...

- Нет, отчего же?..

- Ну, это странно, ma chere! {Моя дорогая (франц.)}

- Да отчего же странно?

- Оттого странно, что я этого на свой счет не говорил.

- Ну, думал.

- Нет - совсем и не думал.

- Ну, воображал.

- Да нет же, черт возьми, ничего я не воображал!

- Да чего же ты кричишь?!

- Я не кричу.

- И "черти"... "черт"... Что это такое?

- Да потому, что ты меня из терпения выводишь.

- Ну вот то-то и есть! А если бы я была богата и принесла с собою тебе приданое...

- Э-ге-ге!..

Этого уже я не выдержал и, по выражению покойного поэта Толстого, "начав - как бог, окончил - как свинья". Я принял обиженный вид, - потому, что и в самом деле чувствовал себя несправедливо обиженным, - и, покачав головою, повернулся и пошел к себе в кабинет. Но, затворяя за собою дверь, почувствовал неодолимую жажду отмщения - снова отворил дверь и сказал:

- Это свинство!

А она отвечает:

- Mersi, мой милый муж.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Черт знает, что за сцена! И не забудьте - это после четырех лет самой счастливой и ничем ни на минуту не возмущенной супружеской жизни!.. Досадно, обидно - и непереносно! Что за вздор такой! И из-за чего!.. Все это набаламутил брат. И что мне такое, что я так кипячусь и волнуюсь! Ведь он в самом деле взрослый, и не вправе ли он сам обсудить, какая особа ему нравится и на ком ему жениться?.. Господи - в этом сыну родному нынче не укажешь, а то, чтобы еще брат брата должен был слушаться... Да и по какому, наконец, праву?.. И могу ли я, в самом деле, быть таким провидцем, чтобы утвердительно предсказывать, какое сватовство чем кончится?.. Машенька действительно превосходная девушка, а моя жена разве не прелестная женщина?.. Да и меня, слава богу, никто негодяем не называл, а между тем вот мы с нею, после четырех лет счастливой, ни на минуту ничем не смущенной жизни, теперь разбранились, как портной с портнихой... И все из-за пустяков, из-за чужой шутовской прихоти...