Живи как все   ::   Марченко Анатолий Тимофеевич

Липовое мое дело, состряпанное Антоновым, оказывается непробиваемым: масса "свидетельских" показаний - "Марченко неоднократно говорил", "всегда клеветал", "я сам слышал", а других доказательств не требуется. Статья 190-1, предусматривающая как письменные, так и устные "измышления", позволяет судить за слово, за звук, не оставивший материального следа. Так что, друг, если двое говорят, что ты пьян, иди и ложись спать!

Конечно, при низком уровне общей и юридической культуры Антонова и его свидетелей (какое там низкий - нулевой! со знаком "минус"!) в деле повсюду торчат ослиные уши, а Камаев мог бы их заметить. Свидетельские показания не стыкуются между собой, то есть не подкрепляют друг друга. Один свидетель показывает, что Марченко такого-то числа января месяца говорил то-то и то-то, а другой сообщает о другом высказывании и уже в другое время. И как они помнят в мае, какого числа и что именно сказал я в январе? Большинство показаний носит общий оценочный характер: "клеветал", "измышлял", "порочил". А те, которые содержат конкретный "материал", поневоле вызывают у меня смех. Вот показания: "Марченко утверждал, что Пастернак в "Докторе Живаго" правильно изобразил советских женщин, что у них ноги кривые и чулки перекручены". Мозги перекручены у этого парня или у Антонова, который, наверное, ему диктовал. Ни с кем в лагере я не говорил ни о Пастернаке, ни о Синявском, тем более не повторял газетную чушь. А свидетеля этого я помню: недавно он с пеной у рта доказывал соседу, что в Соединенных Штатах - язык американский, а английский - это в Англии, и дураку ясно.

Я указываю Камаеву на несуразность в показаниях.

- Что же, все вас оговаривают?

- Может, и не все, только в дело попали нужные Антонову свидетельства.

- Вы хотите сказать, что были и другие? Марченко, в дело вносятся все свидетельские показания, все протоколы нумеруются. Таков закон, - важно говорит Камаев.

Я объяснил Камаеву и то, что насчет "Доктора Живаго" мне приписывают ерунду - я как раз недавно читал роман, помню, что там есть и чего нет. А вот свидетель, конечно, не читал и несет Бог весть что от моего имени.

Когда месяца полтора спустя я знакомился со своим делом - стал искать там эти показания и не нашел.

- Где же они? - спрашиваю Камаева.

- На месте, конечно, где им быть. Да зачем вам, вы же их хорошо помните.

Снова листаю дело - их нет. Нет и других показаний, будто я "восхвалял американскую технику и клеветнически утверждал, что американцы переплюнут наших и первыми будут на Луне". Когда мы говорили об этом с Камаевым, я сказал, что, хотя показания эти ложные, я действительно высокого мнения об американской технике и думаю, что они первыми высадятся на Луне. Разговор был в мае-июне. А ко времени знакомства с делом, в конце июля, как раз американские космонавты прошлись по лунной поверхности. И вот я не нахожу в деле и этого протокола. Где же он?

- Найдем, найдем, сейчас найдем, - бормочет прокурор, листая дело и косясь на присутствующего здесь московского адвоката, Дину Исааковну Каминскую, а я уже по лицу его вижу: знает он, что ничего не найдет. - Нет. Значит, таких показаний не было. Вы что-то перепутали, Марченко!

Вот так. "Таков закон".

Между прочим, пока я сидел в следственной камере на Валае, мне пришлось узнать Камаева еще в одном воплощении. Зэки в карцере и ПКТ (внутрелагерная тюрьма) пронюхали, что здесь прокурор по надзору, и стали требовать его посещения: были у них жалобы. Каждый день я слышал крики: "Прокурора сюда! Зови прокурора!" - и в ответ могучую матерщину надзирателей. А однажды в коридоре раздался голос самого Камаева (пришел-таки!):

- А! Раз... вашу мать, прокурора вам?!

Печатается по изданию (отрывки): Марченко Анатолий. Живи как все. М., Весть - ВИМО, 1993.

Комментарий

----------------

[1]А. Марченко потерял слух в результате болезни в детстве и затем менингита в заключении. С 1966 года он пользовался слуховым аппаратом. Ред.