Зимой в Афганистане (Рассказы)   ::   Ермаков Олег Николаевич

 – Все хаваешь и хаваешь, а мяса нэ нарастишь никак. Тэбя дэвушки лубит нэ будут. Они упитанных лубят.

– Ну-у, – Шварев расправил плечи, – ну-у, Мамед, у вас, может, животами бабочек и удовлетворяют, а наших матрешек... им надо что-нибудь посущественней! – Он взглянул на Опарина и прикрикнул: – Что лыбишься! Жри быстрей, на операции все быстро нужно делать: жрать, с...

Опарин перестал улыбаться, запустил ложку в розовую мякоть и вдруг сказал:

– Товарищ сержант, хотите? Мне что-то не лезет, я вон лучше сырку пожую.

Костомыгин взглянул на Опарина и отвернулся.

Все-таки порядочная скотина этот Опарин. Старается во всем угождать «старикам», надеясь, что они благосклоннее к нему будут и перестанут каждую минуту оскорблять и угнетать. Он единственный из «сынов», кто стирает носки и одежду старослужащим. Остальные наотрез отказались и были биты жестоко, но зато теперь с этим никто к ним не пристает, а Опарин обстирывает всех «дедов» и поныне.

«Кто гнется, того и гнут», – предупреждал старший брат, и Костомыгин, послужив немного в армии, убедился, что это так. Только он прибавил бы теперь к сказанному братом вот что: но нужно всему знать меру. Вон Крылов, он не знал этого, его строптивости не было предела, он отказывался выполнять даже самые необидные и мелкие поручения «дедов», и ему устроили «жизнь по уставу». Ни один человек в армии не живет по уставу; ежедневно и еженощно неукоснительно выполнять уставные требования и предписания – это выше человеческих сил, и ни рядовым, ни генералам, ни маршалам это не под силу, и самый бравый вояка взвоет в первый же день «жизни по уставу». И Крылов не выдержал и написал домой мрачное и правдивое письмо. Родные отослали это письмо в Министерство обороны, и вскоре в полк прикатила гремящая «телега», начались расследования. Крылов призывал «сынов» рассказать всю правду, но никому не хотелось рассказывать правду; «сыны» трезво рассудили, что всех «стариков» в дисбат не упекут, наказать могут одного-двоих, а с остальными придется как-то сосуществовать, – и Крылов оказался в одиночестве. В ходе расследования выяснилось, что его кантовали законно – по уставу, и дело прикрыли, а Крылова отправили служить в подсобное хозяйство – на свинарник. Костомыгин часто видел его возле столовых: грязный, небритый Крылов выносил баки с объедками и опрокидывал их, обливая жижей руки и сапоги, в железную столитровую бочку на колесах, – эту «двуколку» таскал белый трофейный ослик Дух.

Нет, всему нужно знать меру. Меры не знал Крылов, меры не знает Опарин, – даже если он и впрямь не хочет есть, мог бы предложить фарш кому-нибудь из своих, хотя бы и ему, Костомыгину. Да, вот два полюса: Опарин и Крылов, и нужно ни туда, ни сюда не скатиться. «Напишу брату, что он скажет на это?» – подумал Костомыгин.

– Слушай! – резко сказал Шварев. – А ежели, к примеру, зимой мне будет холодно, отдашь свою шинель? Знаешь, какие тут зимы? У-у!

– Э, да ты зимой будэшь мамкины блыны хавать, – напомнил Мамедов.

– Погоди, Мамед, – отмахнулся Шварев. – Ну, Опарыш, отдашь?

Опарин испуганно поглядел на него.

– Отвечай.

– Если очень нужно будет... – пробормотал Опарин и умолк.

– А если бы у тебя баба тут была, уступил бы бабу?

– Ну, вы скажете, товарищ сержант, – застенчиво улыбнулся Опарин.

– Нет, но предположим. Отвечай.

Опарин растерянно заморгал.

– Отвэчай, чморына болотная, – процедил сквозь зубы Мамедов, улыбаясь глазами.

Опарин вздрогнул и сказал едва слышно:

– Это слишком...

– Что-о? – вскричал Шварев.

– Слишком фантастический пример, – добавил Опарин.

– А, жук! Тварь скользкая. Какой ты разведчик? Тебя нужно гнать вслед за Крыловым. Жри свой

фарш. Не хочется ему. На операции надо жрать через силу.