Inanity   ::   Малахов Олег

Только почему-то Пьер хотел, чтобы она была здесь, как всегда спрашивая: смоем напряжение? -- на что он порой отвечал, что завтра приезжает ОНА, или смывал напряжение в винном погребке Сержа в пяти минутах расслабленной ходьбы от поликлиники. Просыпайся, Джордж. Насмотрелся Лео Каракса. В голове окрыленность сознания, не за чем приходившая любовница пленилась тобой, и, пронизана твоими губами, лишь заплакала на твоей груди, и, не услышав биения сердца, сама закрыла за собой дверь. Мою. Зачем он думал об этом, думал. Оставил бы тайной все, чтобы она не разглядела в его голом взгляде истерзанную душу, свою. Просыпайся, Джордж. Уже все ушли на работу. Помоги Пьеру. Он видел сон, как она приезжает. Из той страны, в которой она целовалась с загадочным моряком, не знавшим своей национальности, и искавшим страну своих предков, показывала Пьеру свое розовое небо, в котором накапливались образы ее снов, и Пьер боялся опоздать.

Ее имя звучало легко и уносилось вдаль. Его не произносили, его дышали, им становились парусники и воздушные змеи. Это имя ветер пел, и я.

Поцелуй меня. Между ног. Не обязательно, но я умру. А ты так и не оставишь следы своей помады на моей светлой груди, или укуси меня, хотя бы мой палец, оближи и укуси, как только захочешь, или, нехотя просто поцелуй мои губы, погрузи меня в свои губы, обними губами и заставь утонуть, проведи рукой по моим бедрам. Не стесняйся. Обласкай меня словом. Не так уж это и сложно. И приди домой. Я хочу там на нашем кресле. Старом и рваном кошками. Сделать тебя своей принцессой. Это все наш дом. И в нем нет занавесей. А свет не покидает его и по ночам. Это светлячки собираются вокруг нас, обнимающих гладкие тела друг друга. И мы слепнем от света. Я бы хотел видеть нас издалека, далеких от нас, лицом твоим. Я бы назвал нас параноиками, но мы заслужили это. Ты проговаривала тайные заклинания в уши гениям. Я виделся им в снах. Мы занимались любовью на глазах, ушах, ноздрях, губах, щеках, запутывались в свои волосы, и не могли выпутаться. Иногда я что-то брал твоей рукой, а ты ела что-то моим ртом.

Ни за что не предавай меня. Ты завоевала меня до того, как поняла, что мне нельзя быть выше тебя. Я не противостоял тебе, лишь открывал свои сердца тебе, одно за другим. Когда меня спасал Пьер, тогда Агнесса еще была жива, и лечила мальчика от дистрофии. Такое бывает только раз в жизни, Агнесса заботилась обо мне, готовила мне пюре, и я спал у нее на руках, теплых. Такими ласковыми были только руки проститутки, которая запоминала имена своих клиентов, и убедила меня в своей безграничной любвеобильности. Друзья приезжали ко мне, и привозили мне любимые конфеты, пиво пить не мог.

You're fashion. The sentiment of latter Devonian void of time covering my eyes with pure grace. I feel your gasoline in veins burning of being helpless, do greatest testimony, minor mine ... my infection.

Это меня привезли в поликлинику, когда Пьер еще спал в предвкушении встречи своей девочки. Ему позвонили через полчаса, осознав, насколько безнадежно предпринимать что-либо без него. Я слегка скучал, вспоминая Агнессу, но знал, что она не придет, не откроет мне воздух палат моих беспамятств. Лишь Пьер сможет позаботиться обо мне. Я сам видел его доченьку, прилетающей из странной страны, в окне, или во сне. Как всегда. Обижался на графики ее путешествий. Как сделать так, чтобы она опоздала, и Пьер успеет. Но еще привиделось мне, что она не использует вазелин, когда кто-то дырявит ей анальное отверстие. Пьер видел только ее бесподобие, и жгуче целовал ее щеки и лобик. Я мог ошибаться. азные видения посещают меня, может быть, я заболел анальными фантазиями. Дыхание окна становится ярче. Предчувствие, что Пьер становится ближе. Он никогда не любил Агнессу, лишь в перерывах между операциями. Или на радугу смотрели вместе.