Pasternak   ::   Елизаров Михаил

Потом донесся шум спотыкающейся о камни воды, деревья расступились, и зеленое пространство будто рухнуло вниз. Внизу под обрывом текла река Устень.

Старик Тригорий, говорящий мертвец, в свое время негостеприимный себе облюбовал берег. Если с другой стороны реки посмотреть, покажется, что лес только чудом удерживается и в реку не падает. К реке не спуститься — почти отвесный склон, метров тридцать вышиной, кремниевый, прочный. Только если несколько километров вдоль пройти, обрыв сгладится и лес к реке сам подойдет. А здесь и ветрено, и опасно, в непогоду особенно. На елях каждая иголка от ветра что-то высвистывает, каждый лист на дереве трепыхается, гудит как майский жук…

С домом Тригория за годы ничего не случилось. Он все так же стоял на своем месте, невысокий квадратный сруб, в моховой шубе, похожий на малахитовую шкатулку. Лишь стена, выходящая на обрыв, от постоянных ветров оставалась голой. Все четыре двери были закрыты. Дедушка толкнул одну, вошел. На земляной пол сразу намело листвы.

Василек ожидал, что будет пахнуть старой могилой. На удивление, запаха не было, впрочем, как и костей.

— В прах обратились, — объяснил дедушка, скидывая с плеча потертый солдатский мешок на одной лямке. — Что принюхиваешься?

— Гнилью не пахнет, — пояснил Василек.

— В таком доме запахи не держатся.

— Почему? — Василек тоже скинул поклажу.

— А ты на потолок посмотри.

Василек глянул наверх. Крыша не лежала плотно на стенах, а стояла на маленьких опорах-столбиках, образуя щели.

— Для чего это, — спросил Василек, — вентиляция?

— Нет. Говорильные дома всегда так строили. Верили, что душа через дверь не может войти, только через окно или такие лазейки.

— А если дождь? Вода в дом натечет.

— Все предусмотрено. У крыши длинные скаты.

— Дедушка, а почему звери Тригория не съели, когда он еще говорил?

— К говорящему мертвецу зверь подойти не смеет…

Василек поставил в угол ружье и вдруг увидел окаменевшую кучку большой нужды. Прямо возле приклада. И присыпанные серой пылью бумажные комки, которые Василек поначалу за высохшие листья принял. Стало неприятно и обидно даже. Столько лет ждал встречи с чудом, а тут кто-то неизвестный до тебя явился и еще напакостил. Дедушке даже говорить о таком не хотелось.

Василек поднялся, ногами пошаркал, вдруг что к подошвам пристало. Сдвинулся пласт древесной трухи — тетрадь! Под ее прямоугольным трафаретом оказался еще более древний слой пыли. Василек отряхнул ветхие, покоробленные листы.

— Неужели сюда кто добраться сумел? — качая головой, дедушка подошел, взял из рук Василька его находку, со всех сторон оглядел, перевернул несколько листиков. — Старая еще. Лет двадцать здесь лежит.

— Откуда ты знаешь? — спросил Василек. — А может, ее недавно забыли.

— Тогда бы шариковой ручкой писали. А здесь мало того что чернилами, так еще и стихами… — дедушка усмехнулся.

Василек заглянул в тетрадку. По бумаге вниз сбегал узкий столбик, разбитый на кирпичики четверостиший. Записаны они были круглым, довольно отчетливым почерком без помарок, словно человек не сам сочинял, а аккуратно переписал из другой книги. После стихотворения шло несколько пустых страниц, остальные были с корнем выдраны.

Дедушка, орудуя тетрадкой как совком, подцепил кучку и выбросил за дверь.

— Пойдем теперь, хворосту соберем. Неплохо бы костер развести.

Снаружи по-разбойничьи посвистывал ветер. В лесу же стоял полный штиль. Василек хотел наломать веток, но знал, дедушка все равно не позволил бы живые растения калечить. И правильно. Через пару шагов нашелся высохший кустарник. Василек прутьев нарезал, подумал и шнурком их связал — чем не веник получился! А потом и для костра сгодится. В дом вернулся, подмел.