Мистерия Христа   ::   Аргивянин Фалес

Если сын мой Гераклит послал вас к Нему — идите. Ныне Он уже сеет семя. Но помните, дети, когда вы найдёте Его — вы потеряете всё…

Больше ничего не сказал нам сын Звезды Утренней [12] , чьё имя — Молчание, чьё бытие — тайна, чьё назначение быть восприемником и могильщиком Земли, чьё наименование — жрец Неизреченного [13] .

Ничего не сказал он, только указал нам рукою на север. Снова затерялись мы в пустыне. Ни слова не говорили мы, только ловили знакомые нам магнитные токи Мудрости. Мы не боялись «потерять всё», ибо умели повиноваться…

И вот достигли мы Палестины, откуда, казалось нам, исходили токи Мудрости, так странно перемешанные с отвратительными флюидами народа — служителя Лунной силы [14] . Мы задыхались в густоте атмосферы храмов, где царили ложная мудрость, лицемерие и жестокость. Мы говорили со жрецами — хитрыми, богатыми людьми, мы спрашивали их — нет ли между ними Мудрых Учителей. Случалось — нам указывали на таких, но, увы, — мы находили людей ещё более лживых и более глупых, чем толпа, и ещё более жестоких.

Народ — простой народ, забитый и одураченный жрецами, — охотно делился с нами своими преданиями, полными суеверия и искажения. Но я, Фалес Аргивянин, и Клодий Македонянин слышали здесь отзвуки великих сказаний Красной Расы [15] , преломлённые в научных призмах солнечной Халдеи [16] , исковерканные диким невежеством иудейских жрецов — жалкого наследия ренегата и безумца Хозарсифа [17] . Народ этот ждал Учителя, — но Учителя в пурпуре и бронзе, долженствовавшего, по его мнению, отдать мир под главенство алчных жрецов. Ничего не знал он об уже пришедшем Учителе.

Но вот однажды услышали мы от одного знатного иудея, родившегося и прожившего почти всю жизнь в Афинах, такую речь:

— Я, Никодим, могу указать вам, философы, на одного странного человека. Живёт он в пещере на берегу Иордана. Подите к нему и задайте нужные вам вопросы. Он гол и нищ, ученики его дики видом и нелюдимы. Имя ему Иоанн. Идите скорее, а то я слышал, будто отдано приказание заточить его под стражу за непрестанные нападки на жрецов и даже на самого царя. Однако, философы, — с улыбкой прибавил Никодим, — едва ли вы найдёте в нём нужное… Но почему же вам, Мудрым, не познакомиться с тем, кого наш народ называет пророком?

И мы увидели этого Иоанна. Он был воистину страшен: лишённое одеяния, худое, измождённое, волосатое тело, ногти чёрные; космы никогда не чёсанных длинных волос и бороды ниспадали на его плечи и грудь; голос был хрипл и криклив. Мы узрели его сидящим на камне на берегу реки перед толпою коленопреклонённого народа. Он размахивал руками и неистово, с пеной у рта, изрыгал проклятия и ругательства. Он призывал на несчастное людское стадо гнев Божий, он грозил ему — жалкому, грязному, голодному — страшными муками. Покорно, рабски слушал его народ…

Но мы, на чьём челе горел Маяк Вечности, видели его огненные глаза и опознали в них священный огонь Сынов Жизни [18] , видели его флюидические истечения, в коих не было ничего похожего на флюиды человека… И я, Фалес Аргивянин, и Клодий Македонянин поникли головами, размышляя о неведомых нам путях, какими Единый Совершенный шлёт свои токи миру материи, ибо вот — пред нами под грязной оболочкой был, несомненно, Сын Жизни, а не человек.

— Мы приблизились, Аргивянин, — сказал мне Клодий. — Это ли цель наших скитаний?

Но я, Фалес Аргивянин, был холоднее и спокойнее Клодия, и мой не столь горячий и быстрый разум был более земным и потому — увы! — более мудрым.

— Учителем может быть только человек, Клодий, — ответил я.