Жиголо   ::   Валяев Сергей

Шаркаю на родную кухоньку: когда-то здесь в свои шестнадцать я вместе с Маминым и Славкой Седых цедил сладкий ликерчик "Клубничный". Мы сбежали с уроков и, сидя в тепле и уюте, чувствовали себя, как у Христа за пазухой. За окном мела поземка, прохожие прятали лица в воротники и от этого казались неестественными созданиями, бесцельно бредущим в хаосе заснеженных будней.

Приторная клубничная гадость меня опьянила и я вдруг осознал себя бессмертным. Странное такое представление о собственном мелком тленном существовании. Я даже засмеялся, ощущая на губах сладость вечной жизни. Теперь знаю, что такое смерть, и поэтому никаких иллюзий больше не испытываю. Хотя есть надежда, что грубая, как шинель, шкура спасет от неприятности кормить собой прожорливую подземную фауну - кормить в обозримом будущем.

В армию мы призывались втроем: Жигунов, Мамин и Седых. Служить ушел только я. У Венички врачи обнаружили плоскостопие и нарушение функций мочевого пузыря всего за тысячу $, а Славка вместе с родителями убыл под кипарисы жарких Майями-Бич. Тогда мы смеялись друг над другом. Первый из нас был безнадежным романтиком и дуралеем, второй ходил богатеньким плоскостопным писюком, третий оказался самым умным, вернее, его родители...

- Славик, чтобы жизнь твоя в пластмассовом ведре, - пили мы за будущего гражданина Америки, - была, как в сказке.

- А вы тут, в цинковом, - желали нам, - держитесь.

- Хип-хоп! - верили в свое фартовое грядущее.

Шумный приход Мамыкина отвлекает от пустых мыслей. Ну как, аника-воин, готов к труду, и радостно потирает руки. К какому труду? Ну привет, мой свет, возмущается друг, прочисти, Димыч, мозги светлой и вспомни день вчерашний.

Совет был кстати: не покидало ощущение, что по мне всю ночь тюзил траками Т-90. Мы хватили грамм по сто и мир приобрел более радужные оттенки.

- И что вчера? - поинтересовался я. - Ничего не помню, правда. Раечку помню и её стриптиз на столе помню, а больше не помню.

- Ну ты, служивый, даешь, - возмутился Веничка. - Кто вчера всем плешь проел: хочу работать-хочу работать.

- Работать? Зачем?

Мой товарищ в лицах напомнил, что я был неприятно настойчив и, напиваясь, как свинья в тельняшке, успел измучить всех требованием трудоустроить на хлебное местечко, где бы добрая копейка в карман катила и душу не воротило.

- А? - припомнил свои мутные требования по трудоустройству. - И что?

- Как что? Вперед - в частное охранное агентство "Олимп"! Там у меня дядька работает. Камень-Каменец, что кремень, ему солдаты хорошие нужны.

- Камень-Каменец?

- Это такая фамилия, Дым, - объяснил. - Не бойся, не обделит солдатика.

- Э, нет, - запротестовал я. - Никаких подвигов по защите частного капитала. Это добром не кончается.

- Ты про что?

- Не хочу быть бобиком, Мамыкин.

- А кем хочешь быть?

- А черт его знает, - признался и предложил выпить, чтобы просветлить мысли до состояния воздушных потоков.

Без промедления мы использовали родную в качестве смазки для скрипящих от напряжения мозгов и скоро повели поиски в нужном направлении.

- Вот скажи честно, Жигунов, чего ты больше всего любишь?

- Родину, - отвечал я не без пафоса, - а что?

- Не-не, мы её все любим, а вот чего ты хочешь?

- Сейчас или вообще?

- Ну... вообще, - и круговым движением руки чуть не сбил бутылку со стола.

- Чтобы не было войны, - твердо ответил я. - И не махай крылами, не птица.

- Курица - не птица, баба - не человек, - вспомнил мой друг.

- Вот её и хочу, - потянулся от удовольствия жизни.

- Кого? - удивился Мамыкин.

Я посмеялся: эх, Венька-Венька, прост ты, как залп "Шилки", накрывающей метеоритным смертоносным дождиком двадцать га с гаком. Не обращая внимания на мое легкомысленное состояние, Мамин задумался.

Дружили мы давно и были как братья. Правда, Венька был мал ростом, конопат и отличался иезуитским умишком.