Из персидско-таджикской поэзии   ::   Uncknown Uncknown

Если ты слезу уронила, что же мне сказать о себе,

Если слезы текут безмолвно по щекам моим, как поток.

У тебя действительно слезы, а не только отблеск моих,

Что в глазах твоих я когда-то, словно в зеркале, видеть мог.

Всюду, где на тропинку сада упала твоя слеза, -

То живая роза раскрылась, то нарцисса влажный цветок.

Словно редкие перлы-слезы для ушных подвесок твоих

На изогнутые ресницы нанизал ювелир-зрачок.

Изумленный редкостным перлом светлой тайны твоей любви,

Нанизал Джами ожерельем жемчуг слова на нитку строк.

x x x



Мне чуждой стала мадраса, и ханака мне не нужна,

Обителью молитв моих отныне стала майхана.

В круженье зикра голоса дервишей не влекут меня,

Спешу под сень, где най звучит, где песня пьяная слышна.

Что спрашиваешь ты меня о шейхах и об их делах?

Тут глотка зычная, мой друг, и стоязычная нужна.

Где кравчий, рушащий обет и попирающий запрет?

Мы благочестье продадим за пиалу иль две вина.

Ты о любви мне раскажи! Я лучше сказок не слыхал

Под куполом страны чудес, что сказок исстари полна!

Сожги крыла, как мотылек, пади у ног своей свечи,

Чтобы сердца воспламенять, она всевышним зажжена.

Но ты, Джами, чуждайся тех, кто внешним блеском увлечен!

Не в каждой раковине, друг, жемчужина заключена.

x x x



Нет вина веселья в чаше неба, да и надо просто быть глупцом,

Чтобы думать, будто может в чаше быть вино, коль чаша кверху дном.

Лишь невежда называет счастьем выгребную яму – этот мир.

Так ребенку кажется опухший сановито-важным толстяком.

Никому не сшила одеянья из нетленной вечности судьба.

Жизнь – халат парадный, жаль – короткий, и к тому же сшит непрочным швом.

Ветке, перегруженной плодами, угрожает камень подлецов.

В этом мире счастлив неимущий, что забот не знает ни о чем.

Перед нами узкая дорога, ночь темна, разбойники вокруг.

Проводник в дороге жизни нужен, чтоб с пути не с сбиться непутем.

Пусть садовник в юности прививки сделает, как саженцу, тебе,

Коль вкусить хорошее мечтаешь в сем саду, давно поросшем злом.

Кто, Джами, над бренностью вознесся и в пути утратил «мы» и «я»,

Может быть по внешности началом, а по сути может быть концом.

x x x



Зонтик от солнца под куполом неба весенние тучки раскрыли

На изумрудной подстилке тюльпаны-рубины шатры водрузили

Что о тюльпане сказать? Он блестящий красавец в багряной рубахе,

Свежею кровью убитых влюбленных смочивший подол в изобилье.

Нет, я не то говорю. Он красавец, взметнувший над травами пламя

Огненных ран умерщвленных сердец, чья нетленна любовь и в могиле.

Донышко чаши его золотое обильно присыпано чернью,

Точно Заллах забросал Фаридуна сокровиша черною пылью.

Диву даюсь, наблюдая, как ветер на воду наносит узоры,

Сотни рисунков – без чар колдовства, без малейших усилий,

В зеркале вод отражение трав с рамкой тронутой патиной, схоже.

Зеркало плеса – сиянье сердец, тех, с которых печаль соскоблили.

Ночь лепестковой чадрою завесила сад, чтобы утром просохла,

После того как ее постирала в ущербного месяца мыле.

Падает в чашу тюльпана роса, и бессмертные строки о камне,

Брошенном в чашу Маджнуна Лайли, зазвучали воскресшею былью.

Слово твое, о Джами, на весах дружелюбия взвешено точно.

В слове завистников нет равновесия, гири поставить забыли.

Кыт'а.



Я поднял выю помыслов высоких,

Освободившись от ярма стяжанья;

Презрел богатства, власть. Мне светит бедность:

Пред ней, как ночь пред солнцем, тьма стяжанья.

x x x



Ты дружбы не води с людьми глупей тебя,

Достойнейшим всегда внимай, благоговея.

И сам не докучай тем, кто мудрей тебя:

И мудрый хочет быть с тем, кто его мудрее.

x x x



Разочарован я: порядочных людей

Не вижу наяву, не вижу в сновиденьях.