Альбинос   ::   Майринк Густав

– Странное пророчество! Тот, кто дерзостно посмеет его вскрыть, это «sealed letter from Prague», раньше назначенного срока, тот… как там в оригинале, Лорд Кельвин? – и Исмаэль Гнайтинг вопросительно посмотрел на дряхлого брата, который неподвижно сидел напротив, скрючившись в резном позолоченном кресле, – … .погибнет, едва посмеет покуситься на него! И лик его поглотит вечный мрак.

– Вплоть до Страшного Суда десница Судьбы сокроет его обличье в царстве форм, – медленно произнес старец, кивая каждому своему слову плешивой головой, как будто желая придать им особую силу, – и будет его личина изгнана из мира очертаний. Невидимым станет отныне лик его: навеки невидимым! Сокрытым, подобно ядру ореха… подобно ядру ореха.

– Подобно ядру ореха! – переглянулись удивленно братья за круглым столом.

Подобно ядру ореха! – странное, непонятное сравнение!

Тут открылась дверь, и вошел Ариост. За ним – молодой Корвинус.

Он весело подмигнул друзьям, давая понять, что со стариком порядок.

– Свежий воздух! Надо впустить свежий воздух, – сказал кто-то и, подойдя к окнам, раскрыл их.

Полная луна заглянула в зал. Многие встали и, отодвинув свои кресла, стали смотреть, как серебрится в лунном свете горбатый булыжник Старгородской площади.

Фортунат указал на густую тень глубокого синего, почти черного цвета, которая, падая с Тынского храма, Делила древнюю, безлюдную в этот ночной час площадь на две половины:

– Смотрите, гигантский кулак тени с двумя вытянутыми рогаткой пальцами – указательным и меркуриальным, – обращенными на запад. Это же фугитив [2] !

Слуга внес в залу кьянти – фляги с длинными шеями, как у розовых фламинго…

Молодые друзья окружили Корвинуса в углу и, посмеиваясь, вполголоса рассказали ему о «запечатанном пражском письме» и о связанном с ним сумасбродном пророчестве.

Корвинус все внимательно выслушал, и его глаза вспыхнули в предвкушении очередной мистификации.

Быстрым прерывающимся шепотом он посвятил в свою идею друзей, которую те с восторгом приветствовали.

Кое-кто в нетерпении даже подпрыгивал на одной ноге.

Старейшины остались одни.

Корвинус со своими компаньонами отпросился на полчаса под тем предлогом, что ему необходимо еще до полуночи, до наступления торжества, срочно отлить у одного скульптора свою гипсовую маску – ради веселого сюрприза…

– …Легкомысленная юность, – пробормотал Лорд Кельвин.

– Что за странный скульптор, который работает так поздно? – удивился кто-то вполголоса.

Баал Шем поиграл своим перстнем:

– Какой-то чужестранец по имени Иранак-Кассак, они недавно говорили о нем. Работает только ночью, а днём спит; он альбинос и не выносит света.

– Работает по ночам? – переспросил рассеянно Ариост, не расслышав слова «альбинос».

И братья надолго замолчали.

– Хорошо, что молодые ушли, – нарушил наконец молчание усталый голос Ариоста.

Мы, двенадцать старейшин, как осколки прошлого, и нам надо держаться вместе. Быть может, тогда наш орден еще даст свежий зеленый росток…

Да! Главная вина за упадок ордена лежит на моей совести. – Голос его дрогнул. – Мне необходимо рассказать вам одну длинную историю, снять бремя с моей души еще до того, как те – другие – вернутся и наступит новое столетие.

Лорд Кельвин в своем похожем на трон кресле поднял глаза и сделал движение рукой; остальные согласно кивнули.

Ариост начал:

– Я постараюсь быть кратким, с тем, чтобы моих сил хватило до конца. Итак, слушайте.

Тридцать лет назад великим магистром нашего ордена, как вам хорошо известно, был доктор Кассеканари, а я при нем – первым архицензором.

Орденом управляли лишь мы вдвоем. Доктор Кассеканари – физиолог, известный ученый; предки его были из Тринидада – думаю, негры, – им он обязан своим ужасным экзотическим уродством! Но все это вы и сами знаете.