Болонские слезки   ::   Майринк Густав

---------------------------------------------

Густав Майринк

Болонские слезки



Видите вы этого разносчика со спутанной бородой? Его зовут Тонио. Он сейчас подойдет к нашему столу. Купите у него маленькую чашку или несколько болонских слезок. – Вы ведь знаете: это стеклянные капли, распадающиеся на мельчайшие осколочки – как соль, – если отломать тоненький как нитка кончик. – Игрушка – ни что иное. И посмотрите при этом на его лицо, – на его выражение!

* * *



Не правда ли, во взгляде этого человека есть что-то глубоко трогательное?

А что слышится в его беззвучном голосе, когда он называет свои товары.

Никогда он не говорит плетеное стекло, всегда только женские волосы…

Когда мы пойдем домой, я расскажу вам историю его жизни, только не в этом пустынном ресторане… там у озера… в парке…

Я никогда не мог бы забыть этой истории, даже если бы он не был моим другом, тот, кого вы видите теперь в качестве разносчика и кто уже не узнает меня. – Да, да, – поверьте мне, он был моим хорошим другом, – раньше, когда еще он жил, имел душу, – не был еще сумасшедшим… Почему я не помогаю ему?.. Здесь помочь нельзя. Разве вы не чувствуете, что нельзя помогать душе, – ослепшей, ощупью, своими особенными, таинственными путями стремящейся к свету, – может быть к новому, более яркому?.. – И в данном случае, когда он продает свои болонские слезки, это душа его ощупью старается найти воспоминания!

– Потом вы услышите, – пойдемте теперь отсюда…

* * *



…Как волшебно сверкает озеро при лунном свете!

…Камыш, вон там у берега! – Такой ночной – темный! – И как дремлют тени вязов на поверхности вод… там в заливе!..

…Часто в летние ночи я сидел на этой скамье, когда ветер, шепча и отыскивая что-то, проносился сквозь тростник, а плещущие волны сонно разбивались о корни прибрежных деревьев, – и вдумывался в нежные таинственные чудеса озера, видел в глубине светящихся, сверкающих рыбок, тихо шевеливших во сне своими красноватыми плавниками, – старые, поросшие зеленым мхом камни, потонувшие ветви, гнилое дерево и мерцающие раковины на белом песке.

Разве не лучше было бы лежать там мертвому – там глубоко на мягком лугу, на колеблющихся водорослях – и забыть все желания и мечты?!

Но я хотел вам рассказать о Тонио…

Мы все жили тогда там в городе; – мы называли его Тонио, хотя на самом деле его зовут иначе.

О прекрасной Мерседес вы тоже вероятно никогда не слышали?

О креолке с рыжими волосами и такими светлыми, странными глазами?

Как она попала в город, я уже не помню, – теперь она уже давно пропала без вести…

Когда Тонио и я познакомились с ней – на празднике в клубе орхидей, – она была возлюбленной какого-то молодого русского.

Мы сидели на веранде, и из зала до нас доносились далекие нежные звуки испанской песенки.

…Гирлянды тропических орхидей, необычайно роскошных, свешивались с потолка. – Catteya aurea – царица этих никогда не умирающих цветов, одонтоглоссы и дендробии на гнилушках, белые светящиеся лоэлии, как райские бабочки. – Каскады темно-голубых ликаст, – и из чащи этих как бы в танцах переплетающихся цветов лился одуряющий аромат, пронизывающий меня даже и сейчас, когда я вспоминаю картину той ночи, отражающейся в моей душе резко и ясно, как в волшебном зеркале: Мерседес на скамье из коры, ее стан был на половину скрыт за живой занавесью из фиолетовых вандей. – Узкое, страстное лицо было совсем в тени.

Никто из нас не произносят ни слова.

Как видение из тысячи одной ночи, мне вспомнилась сказка о султанше, бывшей гулью и прокрадывавшейся ночью во время полнолуния на кладбище, чтобы на могилах полакомиться мясом мертвецов. И взгляд Мерседес как бы испытующе покоился на мне.