Стеклянная пыль   ::   Никитин Олег Викторович

Шаман жил зажиточно, у него даже имелись обширные запасы шипучего ягодного вина, приготовленного специально для празднования Дня первого листа. Одним словом, мы вышли из пещеры изрядно нагрузившимися, и мне пришла в голову шальная мысль.

– Хей, го-го! – закричал я и сбежал к реке, на ходу настраиваясь на зачатки мозга зуборыла.

– Дядьки-чавычалки к роднику бегут! – восторженно завопил Айси.

Вскоре монстр вылез из воды, тупо озираясь, будто не узнавал местности.

– Что это ты замыслил? – подозрительно спросил меня Носач, неуверенно спускаясь к берегу.

Не отвечая, я согнул звериную шею в форме дуги, прошлепал к нему и взобрался на это скользкое «седло».

– Присоединяйся, – сказал я.

Носач нерешительно хмыкнул, махнул рукой и уселся у меня за спиной. И мы помчались. Мы плыли так быстро, что в ушах свистело, а высокая волна раскачивала прибрежные растения. На берег выскочили детишки и старики, Носач им кричал какую-то чушь, размахивая руками и едва не утащив меня в пучину.

Потом случилось что-то ужасное. Наш зуборыльчик как будто потерял управление и выскочил на берег. Из его пасти летели клочья пены, временами падая на мечущихся по склону жителей поселка и разъедая шкуры. Визг стоял невообразимый. Впрочем, долго в «седле» я не продержался и после очередного крутого виража хлопнулся оземь.



3. Геша



Очнулся я на другой день поздно утром, чувствуя ломоту в костях и, кажется, всех других частях тела. Я отлично помнил вчерашний инцидент – вплоть до бесславного падения – и горько раскаивался. По счастью, обошлось без жертв, иначе лежать бы нам на алтаре, а не у теплого очага со смазанными ушибами и кружкой горького отвара. Видимо, помогло нам и то, что Носач пользовался уважением селян, а также явное отсутствие злого умысла.

Косорот вздыхал, сидя у огня, и курил самокрутку, бросая на меня укоризненные взоры. Судя по глухому ворчанию, Хьюх больше осуждал молодого Носача – за проявленную нестойкость к выпивке и тягу к развлечениям. Нам повезло, что в заплыве не участвовала какая-либо девушка – ее папаша бы нам точно этого не простил.

– Старой Калупе спалило шевелюру, – молвил Носач, притулившийся в дальнем углу. – Вот, отведай. – Он налил мне в чашку горячего варева, потом плеснул себе.

Вскоре мне стало намного легче, в голове прояснилось, мышцы напружинились, и я понял, что готов к новым свершениям. Как оказалось, именно этого от меня и ждал Косорот.

– Ну что ж, – проговорил он неторопливо. – Я вижу, вы в порядке, хотя после таких игрищ можно и ребер не досчитаться. Вчера собрались старейшины и порешили вот что – за нарушение порядка ты должен отправиться по следам чужака, укравшего Блюмс. Один, заметь. За Носача не беспокойся – он отработает свое на благоустройстве поселка. Я так думаю, что будет бесплатно добывать лекарственные травы.

Косорот наконец не выдержал и горестно возопил:

– Ну какого рожна ты вздумал на берег-то выскакивать, Берни! Мало вам реки было?

Я вполне понимал чувства хозяина. Лумумба была расстроена не меньше мужа и даже немножко всплакнула, утирая глаза шкуркой суслика. Хьюх сокрушенно тряс бородой, Носач выглядел удрученным.

– Не кручинься, товарищ, – отвечал я беззаботно, – расскажи мне лучше о Блюмсе. Что это за штука и кому она понадобилась?

– Темная история. Одно время жил у нас парень, чужак вроде тебя, который считал себя самым умным, – неохотно ответил Косорот, зачем-то понижая голос. – Впрочем, он действительно кое в чем разбирался. Один пример – медная посуда, он первым ее выковал.

Охотник продолжал почти шепотом:

– Он ушел за несколько дней до твоего появления и прихватил с собой священный Блюмс, который он сам же и изготовил из меди – так он называл это звонкое и гибкое вещество. Прежний был просто камнем, почти раскрошившимся от жара.