Воля павших   ::   Верещагин Олег

Все в разгоне. Это и к лучшему.

Что он там твердит?

Впереди, в свете мощных прожекторов, обрисовался вход на площадь. Та самая, на которой днем рынок рабов – или другая? Голос несся оттуда…

– …Так! Эти четверо злоумышленников казнены согласно законам Данвэ за разбой, нападения на слуг Данвэ и злоумышления против граждан Данвэ! Да будет так! Эти четверо злоумышленников…

Немой остановился у выхода на площадь – небольшую (вряд ли это рыночная), залитую иссушающе-мощным дневным светом четырех ламп, наклонно размещенных на четырех мачтах по углам. Идти дальше было опасно. Кроме того, Немой боялся.

Он боялся того, что мог увидеть и что означало провал. Полный провал десятилетий работы.

Четыре человека были посажены на колья, вделанные между булыжниками площади. На тонкие металлические колья – такие, чтобы человек умер не сразу. Колья были в засохшей крови. И булыжник. И люди.

НЕ ТЕ, кого он боялся увидеть.

Немой испытал кощунственное облегчение, когда понял это.

Он не знал никого из умерших на этой площади. Ни могучего сложения мужчину лет тридцати с огненно-рыжей бородой. Ни другого – помладше и пониже ростом. Ни седого старика с обожженными ногами. Ни коротко подстриженного мальчика примерно лет четырнадцати. Отсюда, с края площади, он видел белые лица казненных, запрокинутые вверх, к небу, залитые кровью рты. Видел пыльные, остановившиеся глаза. Видел одинаковые позы, характерные для принявших смерть на колу – руки вытянуты вдоль тела, ноги чуть расставлены и выпрямлены последней судорогой.

Немой пожалел, что уже давно не верит ни в каких богов. Иначе он непременно помолился бы. Трудно верить в богов, живя здесь. Впрочем, Христос принимает всех. И утешение дарует всем. А в обмен забирает одно только – желание бороться ЗДЕСЬ, на этой земле, в этой жизни.

Недаром эту веру так поощряют данваны.

* * *



Когда Немой добрался до полуподвала, над дверью которого висела доска с изображением факела и надписью глаголицей: «Ночной огонек», то уже совсем стемнело. Он пригнулся и вошел внутрь по ступенькам, заросшим в углах у стены мохом.

«Ночной огонек» больше напоминал берлогу ведьмака, а то и что почище. Но сейчас тут не было обычного люда – беглых рабов, разных перехожих из леса, нищеты с окраин… Для всей этой публики было еще слишком рано.

Хозяин смерил клиента скучающим взглядом, но все же придал своему разбойничьему лицу максимально приветливое выражение – даже вышел из-за грязного прилавка, на котором удобно отдыхало его брюхо.

– На площади был, – вместо приветствия сказал Немой.

– На той, где четыре трона стоят? – спросил хозяин. – Знаем, видели… Сидеть на тех тронах колко, да только тех, кто на них садится, народ повыше Капитана ставит. Жаль только, что сойти с тех тронов своими ногами никому не пришлось…

– А ты, Чреватый, не меняешься, – тихо бросил Немой.

Лицо хозяина осталось прежним, лишь чуточку сузились зеленоватые глаза, и через секунду он так же негромко спросил:

– Немой? Зато ты поменялся, не узнать… Так это тебя ждут? – Немой наклонил голову. – Тогда пошли, чего стоять-то?

Он неожиданно быстро заспешил за стойку, нырнул, отодвинув серый занавес из некрашеного льна, в низкую дверь. Немой, быстро оглянувшись, скользнул за ним, почти упершись в спину корчмаря – тихо пыхтя, тот с натугой отводил в сторону рожок масляного светильника, вделанный в стену короткого коридорчика. Послышался тихий лязг – и небольшой квадрат стены ушел в темноту, открыв лаз, в который Немой ловко и без промедления юркнул, ухитрившись не звякнуть, не лязгнуть и не зацепиться ничем из своей амуниции. Он услышал, как корчмарь за спиной отпустил рожок – и стало темно.