Гарики на каждый день   ::   Губерман Игорь

Когда кругом кишит бездарность,

кладя на жизнь свое клише,

в изгойстве скрыта элитарность,

весьма полезная душе.

Мне жаль небосвод этот синий,

жаль землю и жизни осколки;

мне страшно, что сытые свиньи,

страшней, чем голодные волки.

Друзья всегда чуть привередливы.

И осмеять имеют склонность.

Друзья всегда чуть надоедливы.

Как верность и определенность.

Господь посеял нас, как огород,

но в зарослях растений, Им растимых,

мы делимся на множество пород,

частично вообще несовместимых.

Живу я одиноко и сутуло,

друзья поумирали или служат,

а там, где мне гармония блеснула,

другие просто жопу обнаружат.

С моим отъездом шов протянется,

кромсая прямо по стране

страну, которая останется,

и ту, которая во мне.

Я вдруг утратил чувство локтя

С толпой кишашего народа,

И худо мне, как ложке дегтя,

Должно быть худо в бочке меда.

На дружеской негромкой сидя тризне,

я думал, пепел стряхивая в блюдце,

как часто неудачники по жизни

в столетиях по смерти остаются.

Где страсти, ярость и ужасы,

где рать ополчилась на рать,

блажен, в ком достаточно мужества

на дудочке тихо играть.

Смешно, как люто гонит нас

в толкучку гомона и пира

боязнь остаться лишний раз

в пустыне собственного мира.

Разлад отцов с детьми – залог

тех постоянных изменений,

в которых что-то ищет Бог,

играя сменой поколений.

Свои черты, штрихи и блики

в душе у каждого и всякого,

но непостижимо разнолики,

мы одиноки одинаково.

Меняя цели и названия,

меняя формы, стили, виды, –

покуда теплится сознание,

рабы возводят пирамиды.

Смешно, когда мужик, цветущий густо,

с родной державой соли съевший пуд,

внезапно обнаруживает грустно,

что, кажется, его давно ебут.

Блажен, кто в заботе о теле,

всю жизнь положил ради хлеба,

но небо светлее над теми,

кто изредка смотрит на небо.

Свечение души разнообразно,

незримо, ощутимо и пронзительно;

душевная отравленность – заразна,

душевное здоровье – заразительно.

Уехать. И жить в безопасном тепле.

И помнить и мучиться ночью.

Примерзла душа к этой стылой земле,

вросла в эту гиблую почву.

Во всем, что видит или слышит,

предлог для грусти находя,

зануда – нечто вроде крыши,

текущей даже без дождя.

Друзья мои! Навек вам нежно предан,

я щедростью душевной вашей взыскан;

надеюсь, я не буду вами предан,

и этот долг не будет вами взыскан.

На нас нисходит с высоты

от вида птичьего полета

то счастье сбывшейся мечты,

то капля жидкого помета.

Жил человек в эпохе некой,

твердил с упрямостью свое,

она убила человека,

и стал он гордостью ее.

Нету бедственней в жизни беды,

чем разлука с любимой сумятицей:

человек без привычной среды

очень быстро становится Пятницей.

Проста нашей психики сложность,

ничуть не сложнее, чем прежде:

надежда – важней, чем возможность

когда– нибудь сбыться надежде.

Мы – умны, а вы – увы,

что печально, если

жопа выше головы,

если жопа в кресле.

Звоните поздней ночью мне, друзья,

не бойтесь помешать и разбудить;

кошмарно близок час, когда нельзя

и некуда нам будет позвонить.



III. В борьбе за народное дело я был инородное тело



В стране рабов, кующих рабство,

среди блядей, поющих блядство

мудрец живет анахоретом,

по ветру хер держа при этом.

В стране рабов, кующих рабство,

среди блядей, поющих блядство,

мудрец живет анахоретом,

по ветру хер держа при этом.

Как нелегко в один присест,

колеблясь даже, если прав,

свою судьбу – туманный текст

– прочесть, нигде не переврав.

На все происходящее гляжу

и думаю: огнем оно гори;

но слишком из себя не выхожу,

поскольку царство Божие – внутри.