Концерт   ::   Дубчак Анна

---------------------------------------------

Анна Дубчак

Концерт



День начался не с дождя, как ожидалось, и утро оказалось солнечное, сухое и прохладное.

Деревья словно забыли, что на дворе сентябрь, и решили попридержать подольше на своих ветвях листву. Было воскресенье, и можно было поспать, понежиться в постели.

Катя лежала и смотрела в окно. Она была одна, совсем одна, и то, что сейчас должен прийти Никита, не радовало ее. Что он за человек? Почему ее так раздражает его правильность, серьезность и безмерное терпение по отношению к ней, Кате? Что нужно сделать, чтобы он не приходил? А что будет, если он действительно уйдет и больше никогда не придет? Станет ли ей от этого лучше?

До его прихода оставалось полчаса, надо было хотя бы одеться и поставить чайник.

Вчера, получив письмо от Родьки, из Москвы, она проплакала всю ночь, так было жалко себя. Ну учится он, ну Москва потрясающая, а дальше-то что? Зачем все это ей, Кате?

Родька Репкин, ее дорогой Родька, единственный в училище флейтист, хвастун и болтун, но музыкант до мозга костей, был в то же время практичен до смешного и из всего делал деньги.

Он не гнушался никакой работой, и, глядя на всегда подтянутого и одетого с иголочки Родьку, трудно было представить его грузчиком в овощной лавке или трубачом в похоронном оркестре.

Часть заработанных таким образом денег уходила на портного, старика-немца, у которого он некоторое время жил на квартире и который обшивал его; остальное копилось на флейту.

— Не могу же я с этой свистулькой ехать в Москву! — говорил он, показывая на свой инструмент. — Меня же с ней близко к консерватории не подпустят!

Они оба учились в музыкальном училище: она — на фортепианном отделении, он — на оркестровом. Училище находилось в райцентре, поэтому учащиеся были в основном приезжие. Близость областного города, в котором жила Катя, давала возможность частых отъездов домой, на выходные; Родька же был издалека, с Украины, и ездил домой лишь на каникулы.

Катя и Родька жили в общежитии.

— Тук-тук! — стучался Родька к ней в любое время дня и ночи. — Да открывай же ты скорее!

Он проскальзывал в комнату, где за ширмой при свете ночника укладывались спать Катины соседки.

— Эй, вы, дамочки, время детское, а вы спать собрались! Вы посмотрите, что творится на улице! Воздух-то какой!

Девчонки, привыкшие к Родьке, уже не обращали на него никакого внимания и, без стеснения прогуливаясь перед ним в ночных рубашках, нередко просили его принести ведро колодезной воды, что он охотно делал.

Потом Катя кормила его кабачковой икрой, и Родька, заправив церемонно за воротник белоснежной рубашки салфетку, уплетал икру, успевая при этом гримасничать и отпускать шуточки. Катя сидела уставшая, сонная и молча делала бутерброды.

— Ну что, опять идти? — спрашивала она после того, как все было съедено. Он многозначительно кивал головой, и они шли. Поднимались на второй этаж общежития, где располагались классы и концертный зал, затем спускались в холодный и сырой в любое время года подвал, из которого тоже сделали класс, маленький, с разбитым пианино, и Родька торопливо собирал флейту. Замирал, глядя на Катю волнующимися, блестевшими глазами, кивком головы показывал вступление, и они начинали играть. Катя аккомпанировала; глаза слипались, пальцы били мимо клавиш.

— Что с тобой? Что за лажу ты несешь?! Ну-ка, быстренько соберись и еще разок, с самого начала. Или нет, лучше с третьей цифры…

Постепенно сонливость пропадала. Катя увлекалась, и дуэт звучал уже слаженно, вдохновенно. То набирая высоту, то обрываясь и ломаясь в мучительных пассажах, пела флейта.

— Вот умница, спасибо тебе, — говорил ей взмокший и уставший Родька. — Хорошо, если бы вот так же прозвучало на экзамене.