В Нью-Ёрк за приключением   ::   Макалистер Энн

Все-таки он по праву считается знатоком женской красоты.

Это его работа – фотографировать женщин. Именно этим он и прославился – своими фотографиями и своей способностью распознать красоту и открыть ее миру.

Мисс «Фиалковые глазки» казалась воплощением типичной американской красавицы пятидесятых годов. Ей лет двадцать пять. Старовата для «восходящей звезды», пожалуй. И не высокая – скорее уж, среднего роста. Хотя фигурка у нее далеко не средняя. Гибсон видел, что под ее платьем скрываются такие холмы и долины, которые редко встречаются у моделей.

Но кто носит платье-рубашку на такой работе? Кто носит платье-рубашку в Нью-Йорке в наше время и в таком возрасте? С ее волнистыми светлыми волосами и пухлыми губами она похожа на скромную, застенчивую и застегнутую на все пуговицы Мэрилин Монро.

Это же явное противоречие, – мрачно подумал Гибсон.

Может, именно это в ней и нашли – способность вспыхнуть, стать чем-то большим. Добавь ее на обложку журнала «Семь!», и женщины вместо семи абстрактных образов будут воплощать семь смертных грехов.

Неплохая идея. Гибсон задумчиво улыбнулся. Он попробует это обыграть.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Хлоя, – ответила она, взмахнув ресницами с таким недоумевающим видом, как будто он обязан был знать ее имя.

Гибсон удивленно вскинул брови. Неужели она из тех самонадеянных моделек, которые хватаются за любые предложения и, не успев появиться на паре обложек, уже считают себя мировыми знаменитостями? Только примадонны ему здесь не хватало.

– Что ж, Хлоя, – протянул он, – раз ты пришла, раздевайся, и начнем представление.

Ее фиолетовые глаза широко распахнулись. Она открыла рот, но не произнесла ни звука, только ахнула. Ее щеки густо покраснели.

– В чем дело? – поинтересовался Гибсон. – Разве тебя не предупредили, чем ты будешь здесь заниматься?

– Этого… этого… мне не говорили. – Хлоя сглотнула. Она обвела диким взглядом шеренгу обнаженных женщин.

Обычно модели, имеющие хоть какой-то опыт работы, не испытывали ни малейшего смущения, разгуливая в костюме Евы. Они видели за свою жизнь столько голых людей, что переставали реагировать на наготу. Но теперь Гибсон заметил, что под изумленным взглядом Хлои им стало неловко. Того и гляди, скоро бросятся за одеждой.

Гиб скрипнул зубами и заставил себя улыбнуться.

– Что ж, в таком случае можешь отправляться на все четыре стороны, – предложил он приторно-сладким голосом. – Садись в свой самолет и лети домой. – Он сделал паузу. – Или делай то, для чего тебя наняли.

Мертвая тишина. Хлоя как будто даже перестала дышать. Затем вздохнула, облизала губы. Гиб видел на ее лице нерешительность и нарастающую панику.

Елки-зеленые, ну на кой черт она им сдалась?

После очередного судорожного вздоха она кивнула.

– Г-г-где мне можно… п-переодеться?

– Я покажу. – Сьерра, парикмахерша с волосами, выкрашенными в радикально пурпурный цвет, ободряюще улыбнулась. – Вон там.

Вздохнув напоследок и искоса взглянув на Гибсона, Хлоя помчалась вслед за Сьеррой к ряду кабинок в дальнем углу студии. Гиб мог поклясться, что ее зубы стучали от страха.

* * *



За последние двенадцать лет Гибсон снял множество женщин.

Его камера любила их. Она запечатлевала их линии и округлости, гримасы и улыбки. Она делала из них произведения искусства. Благодаря ей Гибсон стал одним из наиболее успешных фотографов в модельном бизнесе. Ему нравилась его работа.

Но в личном плане Гибсон оставался равнодушным. Он никогда не сближался с женщинами, которых фотографировал.

Однажды он попробовал, и этого урока ему хватило надолго.

Он видел в них лишь игру света и тени, прямых и изогнутых линий. В его отношении к ним не было ничего личного.