Дрофы   ::   Сергеев-Ценский Сергей

И вот домик этот горел, - это видели, и всем было ясно, что зажгли его немцы. О том, что закололи свиней и увели корову и телку, догадаться было не трудно. Но только в этот день Васюк и Митя увидели, подойдя близко к пепелищу, полузасыпанному снегом, что сделали с самим Акимом Семенычем и его семьей.

Всегда такой неторопливый и в движениях и в словах, сильный с виду, высокий человек, рыжебородый, лет пятидесяти пяти, давний житель леса, больше чем кто-либо другой знавший все его тайны, он неподвижно висел теперь на суку большого бука, склонив голову набок. Руки его были связаны сзади; босые синие ноги почти касались снега, а около них были частые лисьи следы. Линялая розовая рубаха замерзла в запорошенных снегом складках, и на ней заметны были белые полосы птичьего помета.

Лисьи следы особенно густо перекрещивались около развалин сгоревшего домика и сарая, и когда юные разведчики подобрались к ним поближе, то отшатнулись: жена лесника, не старая еще женщина, - ее звали Аксиньей, - и трое ребят - старшей девочке было на вид лет двенадцать - заживо сожжены были тут карателями, и теперь на останках их пировали по ночам лисицы - те самые, которые пробегали под босыми ногами повешенного лесника, пока не трогая их, оставляя их про запас.

Аким Семеныч был охотник, как все лесники, но стрелять в заповеднике строго запрещалось, чтобы не пугать его обитателей, однако охотиться на лис разрешалось, так как они истребляли молодняк диких коз и муфлонов (волки, как и шакалы, в Крыму не водятся). На лис лесники ставили тут капканы, и несколько десятков этих хитрых зверей за свою долгую жизнь в лесу поймал Аким Семеныч.

Митя и Васюк были так поражены увиденным, что ничего не сказали друг другу и только крепче сжали свои толстые дубины, которыми при ходьбе щупали, сколь глубок снег.

Митя был немного старше Васюка - почти шестнадцати лет, - он же был и за старшего в разведках. Оба родились в одном городе - здешнем, южнобережном - и учились до войны в одной школе.

В ближайшей к лесной сторожке деревне они узнали, что лесника и жену его долго пытали и мучили немцы, чтобы добиться от них, где обосновались партизаны, но ничего не добились. Вместе с тем в деревне царило радостное возбуждение: все там таинственно улыбались, подмигивая на восток к Феодосии и Керчи. Кто-то уверял даже, что Красная Армия теперь уже в Карасубазаре; можно было и не верить этому, но важно было то, что об этом говорилось с ярким сверканием глаз. Стороной удалось кое-что важное узнать и насчет движения немецких войск на восток.

Направляясь обратно, нужно было только так же удачно войти с шоссе в лес, как из него вышли: за дорогами и даже тропинками, которые протоптали в снегу дровосеки из деревни, скрытно наблюдали немецкие солдаты.

Разведчики пробирались по обочине шоссе, выжидая, когда стемнеет настолько, что можно будет, хоронясь за пышными дубовыми кустами, не обронившими еще своих желтых листьев, проскользнуть в балку и по краю ее выйти к нужной тропинке до наступления ночи. Ночь обещала быть светлой, и заблудиться они не могли. На дрофу, сидевшую по самые крылья в снегу, они наткнулись неожиданно для себя.

- Смотри! Дрофа! - крикнул Васюк, а Митя уже пустил в нее свою дубинку как раз в тот момент, когда она силилась подняться. - Еще дрофа! возбужденно, но уже тише, сказал Васюк, кивая в сторону летевшей невдалеке от них другой дрофы в то время, как Митя вытаскивал из снега убитую.

Тут-то и раздались с шоссе три револьверных выстрела один за другим, и юнцы вопросительно посмотрели друг на друга.

Стрелять могли только немцы и только в них, между тем отсюда не видно было шоссе, значит, не видно и немцев.